Fantasy-Worlds. Ru - Сборник рассказов №2

Что же, ее история закончена, все что могла — она отдала этому миру, теперь мир должен отпустить ее и дать ей покоя… — старая женщина тихо заснула, чтобы уже не проснуться. Вдалеке раздался горький вой Снежка и его сородичей. Вот так, вдали от мира прекратила свое существование одна из ярчайших легенд империи… Великая Над’хе, когда-то просто Надюха из обычного российского провинциального городка… [13] Как, где и когда покинула мир живых легендарная Над’хе никому неизвестно. В разных хрониках о ее кончине весьма туманные предположения. К тому же со временем, сам факт ее существования начал ставится под вопрос.

Мадам Леви, не раз грешившая с девочками, подавала сейчас своему клиенту очередную порцию наркотика столь распространенную на улицах Брэйврока, что не всякий любитель острых ощущений мог себе позволить потребление его, имея здравый смысл и немногим больше медяков на сумму четырех. Другое дело, что растрачивая столь значительные средства, кроме спазмов рвоты, вызываемых подобным зельем, завсегдатаи «Красной нежности» лишались более изысканного обхождения и права выбора девиц, что вынуждало ублаготворять свои потребности в местах с довольно скудными удобствами. Такими зачастую был Курятник и Аллея ангелов, где промышляла Анарки. Вместе с остальными: парочкой громил, тремя карманниками и группой цеховых ремесленников из гильдии ткачей она сидела на первом этаже борделя, переоборудованном под питейное заведение; более шикарное, чем кабаки того же типа, лишь присутствием драпировок из атласного материала и такого же цвета физиономиями двух охранников. Взмыленными, распухшими телами они напоминали чушек; перехрюкиваясь между делом, мешали ей сосредоточиться. Она сощурилась, перебирая взглядом кошели. Единственным, чей облик ей привиделся достаточно рассеянным, был Вага Брутто.

Судебный писарь на дух не переносил Кастэльбаджака — заносчивого и кичливого аристократа, племянника патриция Норано, позорившего имя Брутто на людях. Везде, где бы тот ни появлялся ему сопутствовали рондо и фацеции сего безмозглого гуляки. Тем более было довольно странно видеть их вдвоем беседующими за одним столом. Она надеялась, что это ненадолго, хотя при уйме времени, располагала той же долей непоколебимого терпения.

Противоречия между нобилями и пополанами, как впрочем, между «дворянами шпаги и мантии» выходили на поверхность крайне редко. Они скорее походили на угли, тлеющие под толстым слоем пепла. Зато столкновения между знатными родами происходили почти каждую неделю. Взаимные издевки, ссоры в кабаках и драки легко перерастали в воины. Враждующие партии запирались в высоченных башнях своих зданий, — похожие на крепости, те мало походили на дома, — и раза два она без удивления была свидетелем того, как те угощали градом стрел своих соперников. Почти все свое время они посвящали склокам и интригам. Те, кому не удавалось выдержать подобных испытаний, лишались участия в выгодных торговых операциях, вытеснялись из коммунальных советов и судебных палат. Этих людей переставали уважать и бояться. Спасти свою жизнь в таких условиях было не так-то просто, и до преклонных лет доживали сравнительно немногие, но уже сложившиеся сволочи. Таков закон не только Брэйврока, но как она понимала и для любого другого города в пределах Оррина.

Когда она выходила из уборной, какой-то олух оттоптал ей ногу, и она дала тому под зад, сочтя его достаточно нагруженным, чтобы сознавать происходящее. Однако тот довольно скоро протрезвел, вылил себе ушат воды на голову и…

На месте Анарки красовалась швабра, пара тряпок и дверной косяк.

Ее прошиб пот. Кошелек, который она пыталась срезать и уже почти срезала, просвечивался сквозь ее ладони, тогда как тело ее превратилось в еле уловимое дуновение ветерка. Она сунула кошелек за пазуху, но результат оказался тем же самым. Летящий по воздуху он без сомнения привлечет к себе внимание. Ее охватила паника. Решение пришло само собой. Тащить. Тащить по полу. Здесь, у стены, где свет был совсем рассеянным его, вряд ли заметят; в крайнем случае, примут за мышь или же крысу. Она принялась тащить. Медленно, оглядываясь на Вагу Брутто, лавируя между столами и табуретами, бранясь на официантов, которые намеривались оттоптать ей руки, вспоминая нехорошими словами торгаша, который всучил ей такое заклинание. Мадам Леви вильнула к столику Кастельбаджака, за которым писарь все еще был занят разговором.

«Только бы она не предложила ему… Только бы он не вспомнил о…»

На ее пути возник диван. Она заползла под стол, намериваясь переждать. И все только потому, что какой-то мебельщик — болван, каналья — мастерит диваны без зазоров.

Кому-то вздумалось пинать ее, пока она пережидала.

Внезапно что-то вздернуло ее за шиворот и резко бросило назад. Так, что она покатилась кубарем.

Он сел. Под аккомпанемент цимбал и неторопливого мотива закурил. Она принялась его рассматривать. Мучительно, собираясь с силами. Но все что она могла сделать — это лишь пошевелить пальцами и затаить дыхание, нащупать кошелек и ждать.

Ничего не происходило. Все оставалось на своих местах. Никто не кричал. Никто ее не заметил. Кроме него.

Большая широкополая шляпа, почти целиком закрывающая лицо, слегка дрогнула. Приглашая непонятно кого, рука указала на свободное у стола место.

Анарки думала. Напряженно. Судорожно. Вслушиваясь в глубокое бормотание публики, разрываемое время от времени огорченными ладами лютни, складывающимися в мелодию с большим нежеланием.

— Порванная мелодия, — проговорила Шляпа.

Голос был не то чтобы неприятным, а скорей вибрирующим, надломленным. Каким-то странным образом напоминающим истерику. Но вскоре стал меняться, и вот уже немного слабый, мягкий. И совершенно чужой.

— Садись, — на этот раз он был почти что женским. — Каково это быть вором?

Анарки не ответила.

— Кому придет в голову, что я разговариваю здесь с тобой? Но я видел твое лицо. А у меня хорошая память на лица. Так что, я думаю, тебе не имеет смысла спасаться бегством. К тому же ты, наверное, забыла, что у Басеньяна с этим домом договор, и его ребятам не понравится, если подозрение падет на них…

Голос говорил. Говорил тихо, говорил шепотом, растворялся в переливах дребезжащих струн, в разочарованных аккордах лютни, утопая в полутьме эркера занавешенного шелком, сквозь который брызгали кармином алые фонарики полночного мирка мадам Леви, всплывал в табачной пелене, играл натянутыми нервами, тушил ее эмоции. В нем не было намека на угрозы. Только факты и какая-то тоска — безбрежная, будто пустыня высохшего моря, настолько сильная, что ей вдруг захотелось утолить ее хоть чем-то, пусть даже собственным терпением.