Роман (Крысь) Хаер - 3. Бравая Служба

— Ну что тебе сказать, Тим из другого мира, — сказала полубогиня. — Ты почти справился.

Надо сказать, что хоть раньше я и хотел задать массу вопросов странной псевдо-старушке, но в тот момент ничего в голову не пришло — уж очень я озаботился сложным моментом препровождения кошачьего прайда на фрегат. На мой взгляд, полубогиня решила встретиться со мной как всегда очень не вовремя.

— Не волнуйся, ничего с котами не случится без тебя, — упредила мой невысказанный вопрос странная старушка, выглядевшая в тот момент уже как пожилая аристократка. — Подарим-ка мы тебе кое-что.

После этих слов хранительница приморья подлетела ко мне и коснулась сначала коллоидной маски, а затем моей зеленой руки. Ощущения стекающего с лица студня, в который превратилась маскировочная личина под рукой госпожи Фа, периодически преследуют меня до сих пор. Ровно через секунду я стоял перед полубогиней с чистой белой кожей и ничем не прикрытым человеческим лицом.

— Вот, — довольно произнесла молодая гоблинка. — Теперь нормально…

Это событие поймало меня на глубоком вдохе, и видимо только поэтому я выжил — выдохнуть в тот момент мои легкие просто отказывались от ужаса.

— Сейчас подправлю кое-что, — деловито произнесла малышка-гоблинка, и мне показалось, что ее руки залезли куда-то в глубину моей грудной клетки.

— Все, свободен, — улыбнулась мне госпожа Фа, и туманная полусфера рассеялась вместе с ее хозяйкой.

Я стоял с белой кожей и неприкрытым лицом посреди толпы хищников Той Стороны, и даже клыков у меня во рту не было. Паника волной хлестнула мозг, отключая его от управления ситуацией. Нахождение рядом подзаряжающих котов не давало мне возможности использовать компенсирующую инъекцию, пришлось пойти на крайние меры — я со страху оглушил себя компенсурой. И тут случилось невероятное — могучая химия не подействовала! Вернее подействовала, но частично — все неприятные ощущения навалились на меня по полной программе. Меня кинуло в жар, одновременно затошнило и бросило в дрожь. Руки и ноги отнялись, а желудок скрутила судорога, выворачивая всего меня наизнанку. Единственное отличие от обычного воздействия компенсуры на человеческий организм в моем случае заключалось в том, что я остался в мире Ворк.

Через долю секунды я снова оказался в облачной сфере госпожи Фа.

— Вот паникер, — укоризненно улыбнулась древняя старушка, сидя рядом со мной, скорчившимся на полу в позе эмбриона. — Так ведь и помрешь ненароком, трусишка.

Надо сказать, если мое состояние в эту минуту и отличалось от смерти, то только в худшую сторону. Это был первый, и надеюсь последний, раз в жизни, когда я применил эту жуткую химию. Оно и понятно — на земле катапультировавшихся компенсурой джисталкеров сразу транспортировали в медицинскую регенерационную камеру, в которой бедные парни отмокали пару-тройку дней. Оставшись в мире Ворк, я этого удовольствия был лишен, и как следствие — получил незабываемые ощущения. Теперь при одном слове «компенсура» меня охватывает дрожь и я согласен скорее помереть, чем снова испытать на своем организме это благословенное средство.

— Спасай тебя теперь, — сварливо приговаривала полубогиня, водя руками над моим корчащимся в конвульсиях тельцем. — Не мог подождать секунду, сразу дезертировать решил.

Когда благодаря стараниям снова начавшей стремительно молодеть гоблинки я смог хоть что-то более или менее воспринимать, госпожа Фа сотворила со своим туманным мирком очередную метаморфозу. Я вдруг почувствовал себя сидящим в кресле-качалке, закутанным в теплый плед. За окно бушевала вьюга, а рядом потрескивал горящий камин. На меня навалились цветочные переживания детства — я ощущал себя мальчиком лет пяти, подхватившим простуду. Бабушка Фа только что отпоила меня малиновым вареньем, и после приятных лечебных процедур рассказывала сказку. Я был разобижен на нее по какой-то детской, непонятной ни одному взрослому, причине — на что добрая бабуля совсем не обижалась, с мудростью прожитых лет понимая надутого малыша.

— Теперь все у Тима будет хорошо, — ритмично приговаривала бабушка Фа, рассказывая сказочку. — Тима не будет теперь никогда волновать внешний вид.

— Почему? — широко раскрыв глаза, спросил я, краешком сознания удивившись своим детским интонациям.

— А потому, мой маленький, что теперь Тима везде будут считать своим, — ласково улыбнувшись, объяснила добрая бабуля. — Тим и так был неплохим ведуном, а теперь его восприятие вступает в непроизвольную реакцию с настроем любой толпы, всегда обладающей групповым сознанием.

— И что тогда получится? — наивно спросил я, изо всех сил борясь с желанием пососать пальчик (неприлично большим мальчикам сосать свои пальчики).

— Люди Земли умеют примитивно манипулировать общественным сознанием, — с доброй улыбкой продолжала рассказывать тетя Фа. — Тим, не грызи ногти!

— Извини, тетенька, — покаялся я, пряча обе руки за спину.

— Под воздействием информационного поля человек, не знающий ничего о другом индивидууме, уже составляет определенное мнение о нем, — продолжила с улыбкой большая девочка Фа. — Например, в начале двадцать первого века многие не слышали и не видели некоего Зверева, но имели о нем четкое понятие благодаря информационному полю тогдашнего интернета.

— Понятно, — энергично закивал головой я.

— Так вот, теперь джисталкер Тим обладает такой же способностью, но на значительно более высоком уровне. Лицо человека для хищников немного неприятно, но Тима все будут воспринимать так же, как вы воспринимаете Шрека из ваших мультиков. Вроде и людоед, а вроде как и хорошенький, при этом давний знакомый, — продолжила объяснение умненькая девочка Фа. — Все, кто его знает, будут проецировать свои представления о Тиме на остальных, как бы «заражая» своим восприятием чистое место, отведенное в других мозгах под него.

— А если Тим попадет в место, где никто не будет его знать? — спросил я о себе в третьем лице, как это часто делают совсем маленькие детки.

— Тогда его внешность просто никто не запомнит, или запомнит таким, каким Тим хочет выглядеть для окружающих, срисуют образ из его воображения, — с улыбкой объяснила старенькая бабушка Фа. — А если Тим окажется в месте, где его воспринимают по-разному, то произойдет смещение в общественном сознании, и новый образ Тима, наиболее устраивающий всех, займет место в головах.

— Понятненько, — сказал я, и вдруг неожиданно даже для самого себя добавил: — Хочу писать!

Через минуту (пописать в голубенький ночной горшок с розовыми слониками успел) я уже осознавал себя взрослым человеком, и мне стало ужасно неудобно за свое инфантильное поведение.