Валентин Маслюков - Погоня

Отвернулся, не отдав приказаний.

С прибытием Замора, который привел с собой более ста витязей, несколько сот человек служилых и посошной рати, искатели побросали обжитые шалаши и рассеялись по лесам. От греха подальше бежала вместе с народом и Золотинка.

Между тем посошная рать, согнанные на воинские работы мужики, за двое суток обвели обе заставы частоколами, откопали рвы и срубили прочные — века стоять! — ворота под затейливой тесовой кровлей и с резными столбами. Всесильный начальник охранного ведомства устраивался надолго и основательно.

Однако уже на следующий день по прибытии Замора далеко по окрестностям раскатился тяжкий подземный гул, вздрогнула земля; искатели полезли на деревья, на пригорки, оттуда увидели встающие над дворцом клубы пыли. В привычном облике размытой расстоянием громады обнаружились рваные прорехи. Затем последовали еще несколько толчков и новые разрушения, которые перемежались заметным даже на глаз ростом палат и башен.

Буян — отставной член Совета восьми, устроился где-то поблизости, так что они обменивались с Золотинкой письмами в течение одного-двух часов, — считал, что во дворце погибли люди Замора. Ближайший приспешник Рукосила начал исследование блуждающего дворца, для этого он сюда и прибыл. В конце обстоятельного письма Буян словно бы между прочим заметил, что гибель разведчиков Замора, понятное дело, не остановит, поскольку судья Приказа надворной охраны имеет на этот счет прямые указания государя и будет посылать людей на гибель, пока дворец не рухнет окончательно и не уйдет под землю, унося с собой неразгаданные тайны. Сомнительно, чтобы кто-нибудь из людей Замора сумел добраться до его сокровенного значения, справедливо заключал Буян. «Однако, — писал он далее, — ничего удивительного, что неудачи преследуют и нас. А ты, мой друг, столкнувшись с неодолимыми препятствиями, выказал достаточно доброй воли и осторожности (Золотинка беспокойно шевельнулась в этом месте), и поверь ни у меня, ни у моих друзей никогда не повернется язык осудить тебя за оправданное обстоятельствами благоразумие. С наилучшими пожеланиями, Буян».

Опустив кленовый лист, на котором пропечаталась заключительная часть письма, Золотинка почувствовала, что горит, — нежные щечки ее пылали даже под слоем злонамеренной грязи, которую она не мыла уже несколько дней.

«Дорогой Буян! — кинулась она чертить на том же кленовом листике ответ, взмахом перышка убрав с него записи Буяна. — Убедительно прошу тебя, если возможно, выражайся короче и избегай лишнего. Здесь у меня нет под рукой ни лопухов, ни мать-и-мачехи, приходится обходиться кленовыми листьями, а они в силу ограниченных размеров не подходят для околичностей».

Отправив это язвительное и несправедливое замечание, Золотинка тотчас же и устыдилась, ибо Буян, в сущности, был совершенно прав, с приторной заботливостью обеспечивая ей нравственные лазейки для отступления. Она заслужила это!

Кажется, никогда еще она не чувствовала с такой убийственной ясностью собственное ничтожество. Беспомощность. Тупоумие. Убожество воображения. И головную боль, чтобы доконать несчастную совершенно.

День уходил за днем, Золотинка уныло слонялась среди искателей, а те гроздьями висели на деревьях, наблюдая болезненные корчи дворца. Не утром, так вечером, среди ночи, в неурочный безмолвный час заблудившийся в зарослях едулопов дворец вздрагивал, переваривая, как видно, очередной отряд Заморовых смельчаков. С хрустом потянувшись, дворец являл среди оседающих клубов пыли новые, незнакомые, но такие же угрюмые, скудные очертания и снова впадал в дремотную неподвижность.

И однажды Золотинка удивилась количеству Заморовых смельчаков. Даже если они входили во дворец по одному. Можно было предположить далее, что всесильный начальник охранного ведомства испытывает затруднения, подыскивая замену безвозвратно выбывшим лазутчикам.

Да, именно так! Первая мысль ее, как водится, толкнулась сюда: предложить Замору одного маленького добровольца — саму себя. Эту детскую затею тут же пришлось отвергнуть — по той, вполне достаточной причине, что чумазый, босоногий деревенский мальчишка ничего не может предложить одному из первых вельмож государства, не подобает восьмилетнему ребенку вступать в умные разговоры со взрослыми. Они этого не поймут.

На этом ничтожном препятствии Золотинка уж который раз спотыкалась, бесплодно гоняя натруженную мысль в поисках выхода… то есть отыскивая вход во дворец. И все же, раз зацепившись за соображение, что Замор, по видимости, испытывает затруднения, и не малые, Золотинка больше его не упускала, хотя никакого очевидного решения не находилось и тут. Работа мысли, наверное, шла подспудно, именно поэтому Золотинка и очутилась, в конце концов, на освещенной закатным солнцем, затянутой дымом костров поляне, где сошлись большим людным табором искатели. Где тянуло запахом жареного, прибывшие из Межибожа купцы торговали с возов, слышался смех и пьяные возгласы веселых ватаг — горланили бесстыжие девки, доносились строгие тихие беседы у костра, сновали мальчишки и безмолвствовал возле своего шалаша, перебирая четки, столпник. Возвышенный купол лысины в окружении темной, едва только тронутой сединой растительности горел под косым лучом солнца, как церковный престол. На рогожке у ног святого, который пристроился на толстой валежине с обвалившейся корой, черствели не тронутые подаяния: хлеб, калачи, мясо, рыба, лук и овощи.

Привередливый столпник — он, видите ли, не принимал пищи из рук нечестивцев! — не вызывал у Золотинки приязни. Она поглядывала на уставленную соблазнами рогожку и с притворным безразличием ковырялась в зубах — без всякой на то надобности.

Благочестивые почитательницы праведника, две упитанные горожанки в козловых башмаках и платьях с разрезами, приторно уговаривали его прервать пост и откушать. Они причитали, шлепали между делом комаров и, не получая от праведного старца ответа, общались между собой, с прискорбием поминая собственное чревоугодие — грехи наши тяжкие! Старец пусто глядел сквозь женщин, сохраняя отсутствующее выражение изнуренного воздержанием лица, и все ж таки в добросовестном неведении этом чудилось нечто чрезмерное, казалось уже, что старец не просто не замечает женщин, но сейчас рассеянно засвистит, как оставшийся в полном одиночестве человек. Затерянный в спутанной бороде и усах бесцветный рот его сложился приоткрытой для свиста щелью. Трудно было, во всяком случае, ожидать от старца членораздельной речи.

Так это чувствовала Золотинка. Может быть, потому как раз, что в животе у нее болезненно урчало от яблок, винограда, персиков и прочей зелени, которую она сколько дней уже разнообразила только печенными без соли пескарями, а на рогожке у столпника напрасно черствели пироги.