Валентин Маслюков - Любовь

— Прежде всего, — продолжала Золотинка шепотом, отчего красавица вынуждена была склонить к ней головку, — я хотел бы получить извинения за досадное происшествие, которое испортило нашу предыдущую встречу в корчме Шеробора. Кажется, этого достойного человека звали Шеробор. У меня плохая память на имена. Вы не помните?

— Не припомню, — пробормотала Лжезолотинка, сбившись с прежнего тона. — Но-о… я говорила, что… не могу отвечать за действия моих слуг. Они не совсем мои. А большей частью и совсем не мои. Я сожалею, что… с тобой грубо обошлись.

— Достаточно! — живо воскликнул малыш, ерзая на сиденье, ибо он не доставал ножками до пола кареты и поэтому испытывал изрядные неудобства, когда кузов резко клонился, заставляя его валиться и скользить, хватаясь за что попало — за собеседницу. — Довольно! Разъяснение принимается. И раз так, раз эта давнишняя неприятность получает в высшей степени удовлетворительное объяснение, то позвольте и мне в свою очередь принести извинения за несчастный случай в Камарицком лесу. Поверьте, я выскочил на вас с Юлием, государыня, против всякого своего желания! Ни малейшего удовольствия это нечаянное вторжение мне, конечно же, не доставило.

Застывши лицом, загадочно прищурив глаза, Лжезолотинка слушала, не перебивая, и вдруг сунулась в окно:

— Гони во всю мочь! — крикнула она в сердцах. — Что, утром не ели?

— И вообще, уверяю вас… — продолжал пигалик. Пружинное сидение подбросило его, когда карета хрястнула на колдобине, он схватился за собеседницу, отчего она брезгливо стряхнулась. — Простите!.. И вообще, уверяю вас, мои действия бывают часто как бы и не совсем мои. В данном случае справедливее было бы говорить о причудах хотенчика.

Лжезолотинка, безжалостно мотаясь вместе с грохочущей каретой, кусала губы; она глядела мимо. А пигалик — натурально! — чтобы привлечь к себе внимание, перешел от слов к делу: достал из-за пазухи замызганную деревянную рогульку с размочаленной веревкой на хвосте.

— Вот, — продолжал он, непрестанно выказывая чудеса ловкости, чтобы не хвататься лишний раз за плечо соседки, — извольте видеть. Вот этот самый хотенчик, который вверг в беду множество народу. Извольте убедиться.

Отпущенный на веревочке, хотенчик неприкаянно плутал между вздутыми занавесками, поворачивал во все стороны и вяло тыкался, куда придется. Лжезолотинка следила за этими исканиями, то и дело бросая недоверчивый взгляд на пигалика.

— Что это значит? Как понимать? — прошептала она наконец, теряя остатки самообладания: — Я знаю, хотенчик выражает желание человека. Твое главное, страстное… даже если не осознанное желание.

— Это верно.

— Что ж тогда? Разве твое желание не Юлий? — Снова она взглянула на малыша, пытаясь вычитать в его круглой детской мордашке уготовленные ей каверзы. Но малыш, раскачиваясь на пружинах, оставался неуловим. Тогда, хищно напружившись, нелепым размашистым движением она перехватила в воздухе деревяшку прежде, чем пигалик успел помешать.

Да тот, судя по всему, и в мыслях не имел ей препятствовать.

Красавица стиснула хотенчик беспокойными пальцами и после нескольких напряженных вздохов страстно поцеловала его в развилку. Осталось только пустить хотенчик — и она сделала это.

Ничто не изменилось в безразличной повадке искателя желаний. Все так же поворачивался он туда и сюда, не выказывая ни малейших предпочтений, не говоря уже о каких-либо признаках любознательности и тем более страсти. Ничего.

Не спуская глаз с хотенчика, красавица шаталась из стороны в сторону и вот, окончательно потеряв равновесие, пребольно цапнула пигалика за плечо и впилась ногтями.

— Так Юлий, Юлий… он жив? — шевельнулись губы. Казалось, она еще не доверяет своему испугу, не признает беду, уже ощущая ее неподъемную страшную тяжесть. Бросила жгучий взгляд на пигалика

Золотинка и сама потерялась, хотя знала… Да знала ли? Все прежние соображения вылетели из головы при этом болезненном стоне: ЮЛИЙ? ЖИВ? То было мгновенное помрачение — Золотинка не нашла и слова, когда красавица схватила ее обеими руками и вскричала, подмяв под себя при резком толчке кареты:

— Он умер? Умер? — вопила она в припадке болезненного отчаяния, когда совершаются непоправимые безумства. Лицо ее — лицо Золотинки — исказилось, золотые волосы осыпали пигалика, но и сама красавица едва видела — туман кисейной накидки накрыл глаза. Она толкнула малыша и, цапнув со лба накидку, заткнула рот, исступленно раскачиваясь.

— Не ори! Чего орешь?! — нашлась Золотинка, высвободившись. — Хотенчик не будет себя так вести, если хозяин умер! — Поймала беспризорный кусок дерева, уже скользнувший было под занавеску, в окно, и сунула его за пазуху. — Уж я-то знаю кое-что о хотенчиках. При смерти хозяина он воспарит к небесам.

— Но я-то еще жива! — вскинулась Лжезолотинка. Несмотря на расстройство чувств, она подметила несообразность довода. — Кто запустил хотенчика, тот жив, я-то — жива! Юлий умер! — Эти слова согнули ее в беззвучных рыданиях, она сгорбилась, закрывая лицо.

Золотинка действительно подзапуталась, ум за разум зашел — может, как раз от того, что беспрестанные толчки кареты то и дело бросали ее на княгиню, они сталкивались, то отпихивались, то, наоборот, хватали и терзали друг друга. В этой-то неразберихе, потрясенная и, вопреки всем доводам рассудка, захваченная страстным отчаянием толпенской красавицы, Золотинка теряла душевное хладнокровие, которое необходимо, чтобы держать в уме все обстоятельства сразу в их совокупности.

— А если умер тот, кого ты любишь, то хотенчик, я думаю, попросту упал бы и сник! — возразила она, ударившись плечом об оконный косяк. — Когда страсть велика, привел бы на могилу.

Последний довод чудодейственным образом отрезвил Лжезолотинку, которая имела основания полагать, что страсть ее велика. Она распрямилась, отняв ладони от пылающего лица, посмотрела перед собой — в некотором ошеломлении как бы… Потом сунулась в окно едва ли не по пояс:

— Потише, черти! Белены объелись?!

Когда лошади пошли рысью, сиденье перестало подбрасывать, подушки прыгать, Лжезолотинка все ж таки согнулась в рыданиях. Чувства не остановишь, как лошадей!

Золотинка прекрасно понимала Чепчугову. Она и сама ежилась, вспоминая только что посетившее ее помрачение. А ну как, в самом деле, хотенчик растерялся не потому, что с котом произошло нечто загадочное, а потому, что действительный хозяин его, хотенчика, Юлий, мертв… От мысли этой стеснялось дыхание.

Лжезолотинка еще рыдала, вздыхала бурно и тяжело, но уже начинала задумываться.

— Но что ж тогда, — молвила она, не поднимая головы, — хотенчик свихнулся что ли?