Валентин Маслюков - Любовь

— Потому что ты педант, Ананья, — хныкал Лжевидохин. — Умный человек, но не дальний и притом педант. Ты шилом мыться будешь, а мылом дырки протыкать — лишь бы не менять задуманного.

Последнее время дряхлый оборотень изменился не в лучшую сторону и не стеснялся верного человека, выказывая порою удивительное малодушие. И тут надо отдать должное Ананье, он не спускал хозяину, ставил его на место с приличной в таких случаях строгостью.

— Позвольте, государь, — суховато, даже сердито возразил он уже на пороге, — позвольте заняться этим Жиханом. Я поднимусь наверх.

По важности дела Ананья, судья двух приказов — после гибели Замора он возглавил в дополнение к Приказу наружного наблюдения Приказ надворной охраны — не мог передоверить допрос пигалика кому-нибудь из подручников, но и сам за неимением времени вынужден был ограничиться тем, что лежит на поверхности. Три четверти часа хватило главному сыщику Словании, чтобы вполне уяснить себе все, что имел сообщить маленький пройдоха. Найденный еще при обыске, прежде всяких объяснений хотенчик Ананья захватил с собой и удалился.

Золотинку отвели в подземелье, в каменный чулан с железной дверью, без света, и там заперли. Она нашла продрогшими босыми ногами какую-то ветошь, солому на полу и задумалась.

«Вот как?» — говорил на допросе Ананья, выражая сдержанное сомнение, и «можно ли чуть подробнее? а если еще раз?» — то была крайняя степень любопытства, которую позволил себя сыщик, коснувшись рокового вопроса о происхождении хотенчика. Временами Золотинке чудилось, что Ананья лениво и без удовольствия, просто по должности издевается, проницая все, что таил пигалик. Теперь, заново переживая допрос, Золотинка так и не смогла уяснить, что же сказала им Зимка. И будет ли все-таки свидание с государем?

Это-то и было самое скверное — что за расчет без толка и смысла заживо гнить в темнице?! И хотя, тоскуя в кромешной тьме, оживленной только шорохом распуганных по щелям клопов, которые в воинственном недоумении лазили там друг по другу, Золотинка позволила себе некоторые развлечения, хватило их не надолго. Она запустила в щель между косяком и дверью сеть и с нескольких попыток, действуя сетью, как щупальцами, отомкнула оба наружных замка, чтобы выглянуть из одного мрака в другой, — вот и все, что можно было себе позволить. Рано или поздно приходилось возвращаться в чулан и запираться там вместо со своими смутными ожиданиями.

Смирение ее было вознаграждено спустя несколько часов — раздались голоса, в щелях заиграл свет, и Золотинка, сдерживая дыхание, поняла, что пришел час встречи…

Наконец она увидела оборотня — за решеткой. Лжевидохин сидел в дальнем конце перегороженного надвое подземелья. Там, за решеткой, делили с ним заключение едулопы на корточках у стены и две черные собаки, которые беспокойно бросились к железным прутьям перегородки. Ананья, на этой половине длинного помещения, рядом с узницей, принял у дворянина факел и вставил его в гнездо на стене. Стража, стеснившись в двери, вышла.

Нисколько как будто не изменившийся за два года Лжевидохин — да и куда там еще меняться при такой-то дряхлости! — разглядывал пигалика сквозь круглое стеклышко, которое держал против глаза. Все же это был не тот Видохин, которого Золотинка помнила среди склянок. Ей не трудно было это подметить, именно потому, что она ждала перемен. Встрепанные патлы над ушами, без которых трудно было представить себе старого ученого, выражали собой не беспокойство издерганной, поедающей саму себя мысли, а нечто иное, то самое, вероятно, что выражало и смятое дряблыми морщинами лицо, которое сложилось недобро и холодно, с каким-то кривым прищуром. Просторная шуба с широким воротником живо напомнила Золотинке прежнюю, Видохинскую, с ее жженными пятнами и многолетним салом… эта была разве что поновее. Зябко кутаясь, Лжевидохин придерживал ее возле горла.

Видохин разил кислыми запахами немытых склянок. От этого несло волнующим дурманом волшебного камня. Едва переступив порог, Золотинка учуяла Сорокон. Она услышала его, как слышат и узнают некогда хорошо знакомый, но забытый в разлуке голос… и вот — как вчера!

Нельзя было угадать, где именно запрятан камень, но, верно, уж на той стороне преграды, за решеткой, недоступный никаким ухищрениям своей былой владелицы. Чего-чего, а этой простой предосторожности — решетки — Золотинка не ожидала. Можно было бы смирить собак, опередить уродливых тугодумов, что дремали у задней стены, похрюкивали там и посапывали, чесались, скалили зубы… Можно было бы провести Ананью — даже это! — но железные прутья решетки… Чего, оказывается, проще — решетка!

— Наслышан, — закряхтел оборотень, опуская глазное стекло. — Наслышан. Мне тут шепнули на ушко, что ты и есть Золотинка. — Он распустил дряблый слюнявый рот, скорчив насмешливую рожу.

— Ни в коем случае, — отвечала Золотинка, даже не вздрогнув. — Предположение лестное, но вынужден отклонить эту честь.

— Мы проверим, — кивнул оборотень, не меняя издевательского выражения.

— Да уж знаю, как вы проверяете, — буркнула Золотинка словно бы под руку, в сторону, но вполне отчетливо. Она держалась с той естественной для пигаликов свободой, которая происходит от не совсем ясного понимания общественных перегородок и условностей человеческого общества. — Потому я и пришел, великий государь, что проверки эти… дорого нам дались, пигаликам. Вины на нас нет, государь. Я пытался объяснить это вашему человеку.

— Странно, что ты не знаешь его имени и положения, — хмыкнул Лжевидохин.

Золотинка мимолетно смутилась — это и в самом деле было странно. Могла ли она забыть омерзительный хруст пальцев, которые Ананья, подбираясь к девушке, вывертывал наизнанку, как белые бескровные черви? Он и сейчас еще, по прошествии двух лет, не отучился от дурной привычки, и временами, как примечала Золотинка, пробовал пясти на излом и изгиб, не решаясь, однако, доходить до крайности. В чем сказывалось, может быть, новое служебное положение Ананьи, которое побуждало его к сдержанности.

— Я уж проверен, — сказала Золотинка. — Я был в блуждающем дворце под Межибожем — чего уж больше. Какая еще проверка нужна в самом деле?

— То есть? — настороженно возразил Лжевидохин. — Не вижу связи.

— Едва ли вам не известно, — поклонилась Золотинка, — что всякий оборотень, попавши в блуждающий дворец, тотчас возвращается к собственному естеству.

Едва ли это было особенно основательное утверждение, во всяком случае, что касается «всякий». Из этого правила — «всякий» — имелось весьма существенное исключение, Золотинке хорошо известное. Лжевидохин же, как догадалась она тут, не твердо знал и самое правило. Он закряхтел и вспомнил больной палец, что заставило его помахать рукой, с намертво вросшим в плоть перстнем.