Валентин Маслюков - Любовь

Впрочем, достаточно было глянуть на застывшую рожу Ананьи и становилось ясно, что затейники эти не много что знали по существу. Не многим больше того, что можно извлечь из бредней бродячих проповедников, которые, на дыбе и под кнутом, попортили крови Рукосиловым палачам, прорицая последние времена, и, надо думать, исступленно плевались, вступая в препирательства о происхождении блуждающих дворцов. Замордованные проповедники самой смертью своей утверждали превосходство духа над грубой силой, но едва ли могли все ж таки прояснить вопрос сколько-нибудь основательно.

— Ваши лазутчики, несомненно, видели меня в Межибожском дворце, где я нашел Паракон и хотенчик.

— Хотенчик… — неопределенно крякнул Лжевидохин. И Золотинка, не дождавшись продолжения, вернулась на прежнее:

— Меня видели, а не Золотинку. Тут и говорить не приходится. На моих глазах во дворец влетела галка или ворона, она обратилась тотчас же, едва коснулась пола, в шуструю, пронырливую девицу по имени Селина. — Не поворотившись, Лжевидохин покосился на Ананью, и всеведущий человечек неприметно кивнул: имя Селина было ему известно. — То же было бы и со мной, государь, если бы Республика решилась выпустить Золотинку из заключения и на мое несчастье я бы этой Золотинкой и оказался. Трудно понять, чем руководствовалась княгиня, с чего она взяла, что я и есть Золотинка. Это смелое предположение. Можно только догадываться, чем она руководствовалась. Наконец, — продолжала Золотинка все более мягко и ласково, — есть еще одно обстоятельство, я, кажется, упустил его в беседе с многоуважаемым господином Ананьей… — Она поклонилась и в эту сторону, как бы спрашивая, верно ли назвала имя. — Это обстоятельство, смею думать, снимает с меня последние подозрения. В блуждающих дворцах, государь, коварство бессильно, злой умысел обращается против того, кто взлелеял черную мысль. Это доказано. Коли ты вошел во дворец, будь любезен, храни свои помыслы в чистоте и воздерживайся от дурного. Теперь это знает последний оборванец в Словании. — Тут Золотинка, естественно, опустила глаза на свои собственные замызганные штаны и черные, немытые ноги. — Если я вынес из блуждающего дворца волшебный камень и хотенчик — уже неживой! — то без задней мысли, государь. Иначе я просто бы ничего не вынес. Каменные своды не выдержали бы коварства и обрушились в тот самый миг, когда я измыслил зло: вот я заберу волшебный камень и хотенчик, которые дворец неведомо для чего мне подсунул, вот я последую дальше и другой хотенчик, который всучила мне опять же неведомо для чего узница Республики Золотинка, отведет меня в Слованскую столицу к коту-сообщнику, а тот уж своим ходом доставит подарки великому государю в Попеляны в то самое время, когда государь обрушит свой гнев на ослушников… И от этого, мол, произойдут известные мне заранее последствия и очнется давно уже вмерзший в горы Смок, очухается лететь в Слованию. И начнется, мол, светопреставление. Это все совершенно невероятно, государь, по нескольким причинам, хотя достаточно и одной: коварство влечет за собой расплату. Далеко идущее хитроумие — сугубую. Зыбкие каменные своды блуждающего дворца, государь, не выносят даже простой раздражительности, заурядная потасовка, оплеуха и брань чреваты обвалом. Что ж говорить о настоящем заговоре! Трудно удержаться от зла, еще труднее от злых мыслей, и я думаю, меня спасло любопытство. Я пришел смотреть и искать. Без всякой корыстной цели. Наверное, это важно. Для того ведь я и пришел в Слованию, когда наскучила беспорочная жизнь в Республике. Я поэт, государь. Я спустился в Слованию в поисках ощущений. И кажется, получил их столько, что смело мог бы теперь вернуться в Республику и лет пятьдесят не вставать из-за письменного стола.

— В самом деле? Хватило бы приключений на пятьдесят томов? — полюбопытствовал Лжевидохин.

— О! Без сомнения, — самоуверенно отвечала Золотинка. — Настоящему поэту достаточно намека, чтобы развернуть полноценный образ.

— Занятно. Никогда об этом не думал, — покачал головой оборотень, переваливаясь у себя в кресле со сдержанным возбуждением.

— Поэты, государь, — вдохновенно витийствовала Золотинка, — не хуже и не лучше других. Все дело в том, что творчество воспитывает бескорыстное любопытство и чуткость, внимание к людям и явлениям. Если, государь, вы хотели иметь во дворце соглядатаев, нужно было посылать туда не чиновников, не вояк, не записных лазутчиков — нет. Посылать нужно поэтов.

Они переглянулись — Лжевидохин и Ананья — и Золотинка поняла, что плодотворную мысль эту они отметили.

— Я был переносчиком зла, государь. Только я, я один, а пострадали все пигалики изгои, которые доверились покровительству великого слованского государя. Я был переносчиком зла и в этом раскаиваюсь, — продолжала Золотинка, пользуясь некоторым замешательством в стане противника. — Невольным орудием зла. Невольным исполнителем чужого замысла. Однако умысел был, никто не может этого отрицать. Безусловно был, тут не поспоришь. Иначе ведь как объяснить прочно скованную цепь недоразумений, которая привела к вселенской беде? Злая воля руководила мной, государь, в моих блужданиях… Но чья это воля, воля и умысел? Ныне я прихожу к выводу, что это воля того, кто породил блуждающие дворцы. Воля змея. Иначе, убейте меня, ничего не понимаю.

— Или воля того, кто породил хотенчик, — негромко обронил Лжевидохин.

— Если только создатель хотенчика породил и блуждающие дворцы, — возразила Золотинка, не подозревая даже, как близко, ужасающе близко подошла она в этот миг к истине!

— Ты получил это от волшебницы Золотинки? — спросил тогда оборотень доставая из-под полы хотенчик Юлия с огрызком рваной веревки на хвосте.

— Несомненно, государь, — отвечала Золотинка с поклоном. — Мне довелось видеться с узницей. Многие общались с ней довольно свободно, хотя доступ в тюрьму был весьма ограничен. Видите ли, мой близкий родственник, братан, то есть сын моего незабвенного дяди Лобана Чупрун служил в тюремной конторе письмоводителем, и в этом смысле я имел кое-какие незаслуженные преимущества. Я получил этот хотенчик от волшебницы, когда признался ей в желании повидать свет. При этом государь, я далек от мысли приписывать волшебнице далеко идущие намерения, не вижу никаких оснований. Хотенчик немало потерся около блуждающих дворцов, вряд ли это прошло для него бесследно. Он свихнулся. Убежал от княгини и вернулся ко мне — непонятно почему. И был вместе со мною в Межибожской дворце, думаю, там он окончательно и свихнулся. Не знаю, почему он привел меня к коту.

— Ты много говоришь, — обронил чародей, задумчиво тыкая в рот изъеденным концом рогульки.