Валентин Маслюков - Любовь

Рыхлый провал, что разорвал кольцо дворцов, еще шевелился, что-то хлюпало в жутком чреве… И высоко-высоко, величаво медленно поднималась пыль, вздымалась тучей и растекалась по полям как ленивый, светлеющим понемногу туман.

Короткого дыхания измученных беглецов хватило, чтобы, продравшись сквозь заросли, пробежать под уклон заросший лесом косогор. Когда между соснами и березами обнажилось поле, Золотинка, разевая рот, поймала Юлия за руку. Сумрачная сень сосен, сплошные заросли папоротника казались ей подходящим убежищем, Юлий не понимал этого. Он тянул жену к опушке, и поскольку, разговаривая на разных языках, нельзя было объясниться по-человечески, не оставалось времени на многоречивые жесты и поцелуи, дело обернулось недолгой, но решительной борьбой. Золотинка упиралась, а Юлий, оставив обычное добродушие, настаивал на своем. Юлий оказался сильнее. Сверкнув глазами, он грубо рванул за руку, так что, изумленная насилием, Зимка отказалась от сопротивления и побежала за мужем, обдумывая попутно обиду.

В отместку за поражение она прихрамывала, она изнемогала, сипела и задыхалась чуть больше, чем это нужно было для того, чтобы укорить мужа. Высокие, крайне неудобные туфли Зимка сбросила еще прежде, оставшись в шелковых чулках, которые сразу же порвались. Понятно, сбитые в кровь ступни давали ей полное право хромать, жестокие душевные потрясения с лихвой оправдывали малую толику слабости, и все ж таки Зимка чувствовала необходимость объясниться, страдая не только от колотья в боку, но и от невозможности донести до мужа, который свирепо тащил ее за руку, не оборачиваясь, даже простое «ой, не могу!»

Большой стог стена не так далеко от леса не остановил его лихорадочно ищущего взора, хотя, казалось бы, чего лучше — зарыться вдвоем в сено! В отчаянии уже понимая, что Юлий потерял голову и спас ее только затем, чтобы довести до беды, Зимка отказалась от мысли внушить мужу, что стог сена это готовое убежище, Зимка уступила во всем. Дикое, тарабарское рычание растрепанного, в лохмотьях, в мутном поту мужа, кровавый глаз его под рассеченной бровью, заставили ее прикусить язык и с жертвенным стоном подчиниться насилию.

В тусклом угарном воздухе над полями метались шумные всхлипы чудовищного существа, тяжеловесный топот, волной перекатывался неясный, похожий на шорох льдин в половодье шелест. И снова топот, нарастающий тарабанящий топот, воздух вздохнул с посвистом — размашистые, на полнеба крылья с зловещей медлительностью проплыли над головами юркнувших под одинокий куст беглецов.

Если они не попались змею, то потому, должно быть, что тот плохо видел на один глаз. Прижавшись пылающей щекой к земле, Зимка жмурилась, всем телом ощущая взмахи чудовищных крыльев — гуляющие вихри то вдавливали ее в землю, то, кажется, вздымали в воздух и сдирали платьице. Жаркая пыль стесняла дыхание, песок скрипел на зубах, Зимка приподнялась… увидела угловатые лопасти огромных, но уже не близких крыльев, короткий хвост, отброшенные назад ноги…

Зимка не выдержала. Она бросилась назад, имея надежду на спасительную сень леса, но Юлий стремительным броском перехватил жену поперек стана и повалил.

В ухватках Юлия обнаружилась свирепая сила, он не выпускал Золотинку пока низко парящий змей не скрылся из виду, заслоненный сплошной грядой дворцов. А тогда вскочил и повлек жену в поле, не обращая внимания на ее невнятные трепыхания. Скачущий стук сердца, что-то вроде оторопелого страха перед безумием непохожего на себя Юлия заставили Зимку забыть пораненные ступни и слабость, она понеслась испуганной ланью. Приглядывая друг за другом, единым духом они проскочили кочковатый покос, который перешел в болотистую, изъеденную извилистым ходом ручья низину.

То был даже и не ручей — топкое русло без воды да пересыхающие лужи, там и сям густые купы ракитника. Сюда и стремился Юлий. Задыхаясь, они нырнули под куст, нависший над гнилым руслом, и плюхнулись в зеленую жижу.

Змей, описав круг, виднелся в небе неровной косой чертой, но беглецам осталось только перевернуться на спину, чтобы оставить над тиной одно лицо и затаиться, бессознательно пытаясь сдержать дыхание, которое, мнилось, выдавало их с головой.

Густая сень серебристых листьев скрывала от них змея, ищущий терпеливый полет его только угадывался — продолжалась томительная неподвижность. Ничего не оставалось, как ждать, подвигавшись на илистом дне для удобства. В мягком и топком ложе, в сущности, было не так уж скверно, если свыкнуться с вонью. Режущие боли ран и ссадин притупились, словно залеченные грязью, грязью можно было обмазать лоб и щеки, чтобы защититься от мошкары, тина приятно холодила, после изнурительной беготни по жаре. Лица, что грязные кочки, волосы — спутанный ком гнилой травы, Юлий и Золотинка косили друг на друга глазами.

Несколько отдышавшись, Зимка иначе оценивала дикие выходки Юлия, она имела достаточно здравого смысла, чтобы найти им объяснение. Что беспокоило, когда возилась она в грязи, отплевывая с губ комки тины и прочищая ноздри резкими выходами, так это то горькое соображение, что будь она права, а Юлий не прав, это невозможно было бы ему втолковать даже при самом счастливом обороте событий. Пусть пересидят они чудом змееву злобу в этой зловонной луже, выберутся на волю и даже — мечтать хорошо! — сбросят Рукосилово иго, что тогда? Как сможет она объяснить, что ныне Золотинка совсем не та, другая — умудренная, притихшая, готовая смириться и уступить, раз это нужно для счастья. Виноватая. Преданная.

Пристрастным женским чутьем Зимка понимала Юлия. Несмотря на видимую податливость и добродушие временами он бывал необычно жёсток и непослушен… если вовремя не успокоить его словом. Податливый на разумные доводы, он примет и ласку, если обставить ее разумными и справедливыми… тарабарскими словами. Только где их взять?

Будущее страшило Зимку полнейшей неопределенностью, настоящее выглядело так, что хоть глаза не открывай.

Горько было думать, что, едва спасенная, Зимка принуждена спасаться — из огня да в полымя. С лихвой хватило бы и того, что Зимка перенесла, хватило бы на всю жизнь для славы и воспоминаний. С нее достаточно, конец-то где? где предел отпущенным человеку страданиям? Никогда не дает судьба насладиться сполна победой. Хорошо, в самом деле, спасение, когда в гнусную лужу по уши! Когда летучий урод высматривает тебя из-под облаков, как забившуюся под листок мошку. Когда над счастьем твоим высится ничего не прощающий Рукосил, а еще дальше маячит ночным видением Золотинка. Этих-то бравым наскоком не возьмешь. Дико и подумать, чтобы Юлий спасал жену свою Золотинку от… Золотинки.