Дмитрий Стародубцев - Шерас

Фатахилла вновь вернулся мыслями к переправе, к тем причинам, которые заставили его изменить первоначальные планы. Он опять оглянулся и поманил пальцем посланников Бионриды, которых прихватил с собой в эту поездку на побережье. Окруженные воинами, бионриды, ни живые ни мертвые, подошли, спотыкаясь об острые камни, к интолу флатонов.

— Почему вы до сих пор не закрыли Нозинги? — грозно спросил Громоподобный, не дав послам и рта открыть…

Фатахилла уже несколько раз требовал от Атревида Послушного не пропускать авидронские корабли через Бионриду в воды Темного океана. Форт Нозинги, который принадлежал бионридскому интолу, надежно оседлал реку Анкону в самом ее узком месте — у моря Кафков, и был способен остановить целую флотилию боевых кораблей. Позиции и сооружения грозного форта тянулись по побережью три с половиной тысячи шагов, а на стенах, нависающих над водой, было установлено полторы тысячи больших метательных механизмов. В самом узком месте на дне реки лежала толстая цепь, которая по мере надобности могла подниматься и полностью останавливать движение всех галер. При Нозинги был небольшой военный порт, в котором постоянно находилось несколько десятков боевых кораблей среднего размера, а также несколько сот быстроходных таранных, морских и речных лодок.

Бион (столица Бионриды) испокон веков подчинялся воле флатонов и выплачивал грозным соседям откуп. Когда сто с лишним лет назад на деньги флатонов в Бионриде соорудили форт Нозинги, бионриды стали требовать с кораблей, проплывающих по Анконе, пошлину. И с торговцев, спешащих доставить свои товары в Грономфу или в другие города и страны, и с авидронов, желающих, наоборот, попасть в прибрежные воды Темного океана. Когда пошлина назначалась слишком большая, авидронские инфекты угрожали разрушить Нозинги, и всё на некоторое время возвращалось на свои места. Тридцать лет назад, после очередного увеличения судоходных поборов, у стен форта появились грономфские пешие партикулы. Нозинги был взят штурмом, и интол Бионриды в страхе принял теперь уже все условия авидронского инфекта.

Фатахилла готовился к переправе своих войск на континент и единственное, чего мог опасаться, — это авидронских корабельных армад. Год назад он посоветовал, настоятельно посоветовал бионридскому интолу перекрыть проход по Анконе для всех авидронских судов — и военных, и торговых. Атревид до сих пор не выполнил его просьбу, а лишь вновь увеличил размер пошлины, и то после долгих колебаний. Авидроны по-прежнему продолжали курсировать в проливе Артанела и вдоль всего побережья Темного океана. Их торговые караваны защищали мощные военные флотилии. Сам Фатахилла не имел собственного крепкого военного флота — флатоны справедливо считались никудышными мореходами, а лимские пираты, ленивые наемники Громоподобного, которые должны были обеспечить поход с моря, до сего времени старались избегать крупных морских сражений с Авидронией. Пока Нозинги окончательно «не поднял цепь», Фатахилла опасался спускать плоты на воду, начинать переправу: Алеклия мог выслать флот и потопить многие из них.

— Почему вы до сих пор не закрыли Нозинги? — повторил Громоподобный, не получив ответа на свой вопрос.

— О Интол интолов! Наш правитель просит тебя повременить с закрытием Нозинги, — заговорил один из послов, тот, что был знатнее, выше ростом и посмелее. — Наступает время выплаты тебе очередного откупа, но Атревид не сумел собрать и третьей части необходимой суммы. Если в казну перестанет поступать золото от судоходных пошлин, он и вовсе не сможет заплатить. Пощади, великий вождь, разреши пропускать авидронские корабли хотя бы до тех пор, пока не будут собраны все деньги. Наш интол Атревид Послушный припадает к твоим ногам и нижайше просит об этом. За этим нас и прислал к тебе.

И послы опустились на колени. При этом они не видели лица Фатахиллы. А если б видели, то в ужасе бежали бы. Глаза Громоподобного налились кровью, а на бычьей шее вздулись вены. Интол флатонов не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько оскорбленным. Он выхватил из-под мантии изогнутый кинжал и одним движением перерезал горло бионриду — тому, кто только что говорил. Раненый захрипел и повалился на землю. Другой посол попытался вскочить, но Фатахилла поставил ему на спину ногу в красном сапоге.

— А теперь послушай меня, бионрид. И запомни, чтобы в точности передать своему интолу. Скажи Атревиду, что мне известно, сколько у него золота в казне, как бы он ни прибеднялся. Его доходы с медных рудников и с продажи рабов теперь настолько велики, что я, пожалуй, увеличу размер откупа. Всё равно ваш правитель тратит полученные деньги бестолково: создает большую армию, которая ему не поможет, если придут флатоны, отвлекает простолюдинов от работы бесконечными празднествами. Я этим золотом распоряжусь с большей для нас обоих пользой.

Фатахилла убрал ногу со спины посланника и разрешил ему подняться.

— И еще скажи Атревиду, — продолжил Громоподобный, — чтобы не гневил флатонов и немедленно закрыл Нозинги. А если он уже снюхался с Алеклией, то пусть молится к смерти, ибо коротко будет время ее ожидания. В подарок же Атревиду я посылаю голову твоего соплеменника. Передай ее своему интолу непременно. Пошел прочь.

Посол попятился назад и исчез за спинами хмурых телохранителей.

Вскоре Фатахилла уже находился в Бузу, в одном из своих Небесных шатров, коих по всему острову у него имелось великое множество. Это был дворец, отдаленно напоминающий огромный шатер, — такие возводили только флатоны и только на острове Нозинги.

Он скромно отобедал, лишний раз подчеркнув свою умеренность в еде, которая в преддверии похода была в моде, считаясь признаком готовности к любым лишениям, и удалился в небольшой портофин — залу для работы со свитками, где засел за онисы. При нем находился Ноа — раб двадцати пяти лет, родом откуда-то из Вантики, который некогда был подарен Интолу интолов бионридом Атревидом. Ноа знал два десятка языков, на которых говорил, читал и писал, разбирался во многих науках и обладал красивым почерком. Кроме того, он был скромен, исполнителен, понятлив и всё схватывал на лету. Фатахилла настолько уверился в способностях раба, что даже поручал ему кое-какую межгосударственную переписку и, погруженный в заботы о будущем походе, иногда даже забывал ею поинтересоваться. Многие правители крупнейших государств поразились бы до глубины души, если б узнали, что переписывались — унижались, молили о пощаде, о чем-то просили — с молодым рабом-тхелосом, а не с великим вождем. Это он — тщедушный светловолосый юноша, используя лексику Громоподобного, запугивал их, оскорблял, шантажировал, требовал золота…