Дмитрий Стародубцев - Шерас

Партикулис Эгасс был двадцать седьмым по счету начальником пешего монолита «Неуязвимые». Партикула появилась на свет в сто пятом году до основания Берктоля, как часть тяжеловооруженной фаланги, и всё это время стяжала себе только славу на полях сражений. Двадцать один поход, тридцать четыре битвы, семнадцать осад. Сменялись поколения военачальников и цинитов, почили многие богоподобные правители; сама Авидрония полностью изменила облик: разрослась, расцвела десятками новых городов. Но яркие подвиги маленькой армии остались в памяти навсегда, запечатленные на священном знамени партикулы.

Эгасс тряхнул головой, отгоняя мысли, коими не пристало тешить себя опытному воину в тяжелом походе, и оглянулся назад, в сторону всадников.

— Выслать боковое охранение! Иргамы не дремлют! Сократить дистанцию между колоннами! Арьергарду путать следы.

Один из порученцев приложил пальцы ко лбу и развернул коня, направившись в хвост отряда. Раздавая команды от имени военачальника, он проехал вдоль всей колонны и через некоторое время вернулся.

…Цинит, идущий последним, остановился на перекрестке. Там, где всадником авангарда были нанесены обозначения движения, понятные лишь узкому кругу посвященных, он присел и исправил рисунок. Теперь стрела указывала на Бидуни, будто в этом направлении и проследовала знаменитая партикула.

Солнце незаметно клонилось к земле. Тень от каменного льва, размякнув за день под жаркими лучами, в бессилии отползла в сторону. На перекресток выехала кавалькада на взмыленных лошадях. Воин в вишневом плаще и короткой мускульной кирасе поднял руку, подавая знак остальным, и натянул поводья. Серый в яблоках скакун, высокий и статный, послушно остановился. Теперь он стоял как вкопанный, тяжело дышал, фыркал и раздувал мокрые ноздри. Подъехали запыхавшиеся конники, покрытые с ног до головы дорожной пылью; удила их скакунов были в пене, лошади недовольно всхрапывали и переступали, шатаясь от усталости.

Отряд состоял из десятка вооруженных, словно для сражения, цинитов Вишневой армии, и все они возбужденно переговаривались и жестикулировали, указывая то в сторону Бидуни, то в направлении иргамовской границы.

— Мы его потеряли! — воскликнул один из всадников, утирая с лица пот.

— Он спрятался где-то в Грономфе, — предположил другой воин.

— Клянусь, этот недоумок Арпад, десятник городских стражников, ответит головой за то, что отпустил иргамовского лазутчика! — со злостью сказал айм Вишневых. — Едем в лагерь Тертапента.

— Хвала тебе, Сюркуф, — согласились остальные, — только разреши спор, какой дорогой ехать?

Сюркуф объехал развилку по кругу, внимательно осматривая мощеную поверхность. Не обнаружив ничего приметного, кроме нарисованной на камне красной стрелы, указывающей в сторону Бидуни, он глотнул из протянутой ему фляги и распорядился:

— Поедем на Бидуни!

Темнело. Над дикой холмистой равниной, застеленной ковром пахучего синецвета, зажигались звезды. Распряженный Хонум бродил, лениво пережевывая сочные стебли.

ДозирЭ, скрестив ноги, сидел у костра, и в языках пламени поджаривал насаженную на кончик кинжала недавно убитую им травяную мышь. Капли жира падали в огонь и шипели на углях.

Несколько месяцев назад молодому грономфу исполнилось двадцать лет. Отец привел его в Ресторию, где и был совершен обряд Полнолетия. В особой зале юношу раздели донага и омыли его тело душистыми водами. Обнаженный ДозирЭ в свете колыхающихся огней предстал перед людьми в масках пороков и добродетелей. Стоя на коленях перед глубоким колодцем, дно которого поблескивало остроконечными клинками, будущий Гражданин долго отвечал на простые и сложные вопросы, а сзади тяжело сопел грузный мужчина в одеждах палача, делая вид, что в случае неверного ответа готов немедленно казнить неудачника, сбросив его вниз.

Пройдя испытание Знанием, молодой человек дал Клятву Гражданина. Его схватили крепкие руки, да так, что не было никакой возможности пошевелиться, и седовласый эжин прижег левое плечо юноши раскаленной меткой, оставив на коже пылающую рану в форме четырех авидронских символов, означавших « Вечная Верность Авидронии и Инфекту». ДозирЭ закусил губу и не проронил ни звука.

Так ДозирЭ стал белитом — полноправным Гражданином своей страны, мог посещать Ресторию и участвовать в народных собраниях. Теперь он получил возможность пройти еще одно, не менее почетное, Испытание, и стать воином Инфекта.

Отец ДозирЭ прослужил цинитом в обыкновенной конной партикуле двадцать два года. Он стал ветераном, и ему вручили синий наградной платок. Многочисленные походы, голод, болезни подорвали здоровье воина. Раны, полученные в сражениях, напоминали о себе каждую ночь. Желая сыну лучшей участи, Вервилл мечтал о военных ходессах Белой либеры. Проведя всю жизнь в дальних лагерях в тяжелой работе, старик видел сына блистательным военным в белом плаще и сверкающих латах, десятником или аймом, служащим под началом самого Божественного.

Однако желанию ветерана не суждено было осуществиться. Мор восемьдесят пятого года забрал с собой его жену и троих детей, а несколькими годами позже Вервилл слишком доверился хитроумному ростовщику и потерял все сбережения. Вот так и случилось, что единственный переживший мор сын Вервилла, маленький сорванец, отчаянный драчун по имени ДозирЭ, оказался в обыкновенных садовых ходессах в окружении хилых мальчиков — детей бедняков и неимущих инородцев.

Двух инфектов, которые получал ветеран в награду за годы службы, едва хватало на оплату незатейливого обучения и скромную еду. Вместо того чтобы стрелять на скаку из лука, метать дротики, сражаться на мечах, биться на кулаках и запоминать военные сигналы, ДозирЭ занимался чтением и письмом, изучал геометрию и географию, лекарское мастерство и мораль. Его более удачливые сверстники целые дни проводили в Атлетиях и в далеких военных лагерях, ДозирЭ же вынужден был под страхом телесных наказаний сосредоточенно внимать скучнейшим нравоучениям тхелоса-наставника, покрывая свитки ониса многочисленными витиеватыми авидронскими знаками.

Но Вервилл не собирался сдаваться, тем более что считал занятия, любовь к которым прививали в садовых ходессах, постыдными для настоящего мужчины, и принялся сам обучать сына искусству боя. Дни напролет они проводили в Атлетии или в поле за городом. Смышленый и очень крепкий мальчик запоминал всё на лету, быстро научился заправски держаться в седле, на полном скаку попадал из лука в медовый орех, не по возрасту умело бился на мечах и кинжалах.

Когда ДозирЭ исполнилось двенадцать лет, Вервилл взял его с собой в Ристалище, где с недавнего времени обслуживал капроносов. С тех пор мальчик не упускал случая навестить отца, помогал ему готовить к бою оружие, облачать бойцов в тяжелые доспехи, оттаскивать убитых и перевязывать раненых. Эта арена была одной из самых больших в Авидронии, поскольку вмещала в себя свыше ста пятидесяти тысяч человек; здесь сражались лучшие наемные бойцы материка, получая в награду за свои победы золото, а главное — признание грономфской толпы.