Лейн Робинс - Маледикт

От следующего пинка треснули ребра; Джилли упал на живот. Кровь чувствовалась во рту, заливала глаза. Джилли зашевелился, снова сделал попытку принять вертикальное положение; кухня стала кружиться и опускаться, как будто он был на тонущей галере, а не на твердой земле.

Тут же он пошатнулся от взрыва боли в боку. Ему едва удалось не упасть; предпринимая очередную попытку медленно подняться, хватаясь за ножки стола, Джилли размышлял, когда наконец Янус вспомнит о мече. Очередной удар, на сей раз в коленную чашечку, — и Джилли вновь извивался от боли. Перед глазами возник узкий темный туннель, в следующую секунду очертания комнаты вернулись на свои места. Боль накатывала, словно морской прилив, и Джилли с трудом мог разглядеть Януса, стоявшего над ним, раскаленного словно пламя. На губах Януса играла победная улыбка.

Джилли понял, что терять нечего; это придало ему сил, чтобы выговорить: «Маледикт».

— Я собираюсь швырнуть тебя в море. Он решит, что ты его бросил, забрал его деньги и сбежал в Прииски. И возненавидит тебя за это, — проговорил Янус.

Джилли кое-как встал, опираясь руками на колени, одно из которых пылало болью, и проговорил:

— Будь ты проклят. Маледикт будет знать, что все не так.

Янус на миг замешкался, и Джилли, спотыкаясь, заковылял к кухонной двери — он еще надеялся встретить свидетеля, пусть даже королевского гвардейца или Эхо. Уловив тихий шелест металла за спиной, Джилли принялся шарить в поисках дверной ручки; железо заскользило в пальцах. В этот миг Янус вышел и встал позади него, терпеливый и безумный, словно волк-одиночка. Он поднял меч. Джилли закрыл глаза и шепнул: «Маледикт».

Дверь в общую камеру открылась, и Маледикт поднял взгляд. Он восседал на груде тел сокамерников, умерших ночью. Дамастес захлопнул за собой дверь, и Ани, которая заметила темные рубцы на его лице, захохотала через горло Маледикта, обагряя кровью его губы. Над ним, в других камерах, люди визжали и рыдали, по мере того как ликование Ани поднималось сквозь тьму и проникало в их сны.

В коридоре послышался шум ожесточенного спора, а потом дверь снова отворилась.

— Ну и беспорядок ты тут устроил, — проговорил Янус, небрежно подкидывая на ладони ключи от камер. — Дамастес заперся в своей квартирке — наверно, забился в угол и бормочет что-то о крысиной лихорадке и чертях; королевские гвардейцы вообще отказались заходить в камеру. А ты сидишь тут и смеешься. — Его голос, хоть и беззаботный, все же сохранял следы нервной дрожи.

— Янус. — Сработала старая магия имени, принося с собой часть безумия. Запоздало почувствовав отвращение, Маледикт спрыгнул со своего сложенного из трупов трона.

— Я принес твой меч, — сказал Янус. — Подумал, вдруг ты захочешь воспользоваться им после освобождения.

Маледикт пошел к стоявшему на пороге Янусу, с каждым шагом становясь все больше самим собой. Он взял меч, поморщившись при виде крови на своей коже.

— Надеюсь, Джилли уже набирает ванну. И я больше никогда не надену серое, как бы Джилли ни уговаривал: слишком уж похоронный цвет. — Маледикт произносил слова четко, стараясь вернуть маску аристократа, но обнаружил, что она больше ему не впору.

— Ты не ранен? — спросил Янус.

— Нет. Кое-кто из присутствующих здесь не может сказать о себе того же. И еще мне надо получить свои вещи.

Янус вытащил его в коридор и обнял.

— Этот начальник тюрьмы, как его — Дамастес? Он ничего не узнал?

— Нет. — Маледикт задрожал в объятьях Януса. — Идем отсюда. Я хочу увидеть небо. — Слезы текли по лицу Маледикта, оставляя светлые дорожки на грязи и крови; юноша заметил их лишь тогда, когда они попали ему в рот, колкие от пыли.

— Ну конечно, — отозвался Янус, целуя его в губы и все медля с выходом.

Маледикт прильнул к Янусу, вдыхая чистое солнечное тепло на его коже, ощущая сладость его языка. Безумие Ани отступило еще дальше, дрожь усилилась.

— Янус, вызови врача.

— Ты же вроде не ранен? — Янус отстранил Маледикта на расстояние вытянутой руки.

Маледикт скорчился под пронизывающим взглядом.

— Не для меня — для узников. Не представляю, что я на них напустил.

— Это вспышка крысиной лихорадки. Такое довольно часто случается в тюрьмах. Ты же не ведьма, Мэл, одержим ты богиней или нет. А они — они ничто, — проговорил Янус. — Им так и так суждено гнить. А теперь идем, Мэл, прогоним твое неразумное беспокойство и осушим слезы — или же ты хочешь, чтобы Дамастес их увидел?

Вспомнив, что предстоит встреча с врагом, Маледикт вздохнул и отринул отравляющее чувство вины — пусть Ани растворит вину в чистом жару Своей ненависти — «Он засадил нас в подземелье». Его пальцы сжали рукоять меча; рот растянулся в голодной ухмылке.

— Почему бы, — начал Янус, — мне не побеседовать с Дамастесом и не забрать твои вещи? А ты подожди в карете.

— Гвардейцы короля, — проговорил Маледикт; смысл слов доходил до него с трудом, как будто он до сих пор не освободился от ночных кошмаров. — Что они здесь делают?

— Ты в самом деле думал вовсе избежать наказания? — удивился Янус. — Городской особняк для тебя закрыт. Гвардейцы сопроводят тебя в гостиницу и будут следить, чтобы ты ее не покидал. Мы лишь меняем одну клетку на другую, — с нескрываемой горечью сказал Янус.

— Я не могу вечно жить в гостинице, — возразил Маледикт. — Что задумал Арис?

Янус подгонял Маледикта вверх по лестнице, не отвечая, а Маледикт, покрытый грязью и каменной пылью, желал одного — спастись, снова вернуть себе небо.

— Ты смотри-ка, — смеясь, проговорил Янус. — Дамастес, оказывается, не такой уж дурак.

Вещи Маледикта посверкивали в тусклом свете, сваленные возле двери. Юноша схватил их и передал Янусу, предпочитая держать меч наготове.

Очутившись под послеполуденным солнцем, Маледикт зажмурился. Гвардейцы возле кареты Ласта вытянулись по стойке «смирно», но при виде обнаженного клинка в руке юноши дружно попятились.

— А где Джилли? — спросил Маледикт. — Я был уверен, что он ждет меня здесь.

Янус помог ему сесть в карету, и Маледикт подобрал ножны, оставленные на сиденье.

Янус велел кучеру трогать и устроился рядом с Маледиктом. Мимо окна проскакал гвардеец, и юноша мгновенно положил ладонь на гарду меча.

— Забирай свои безделушки обратно, — сказал Янус, отвлекая Маледикта от раздумий о побеге и убийстве.

Ему пришлось выпустить меч, чтобы не дать россыпи мелких драгоценных камней и монет раскатиться по полу. Маледикт с недовольным видом принялся сортировать пуговицы и запонки, вытащил из горсти монет булавку для галстука. Карманные часы снова выпали ему в ладонь, и он принялся раскручивать их на цепочке, любуясь игрой света.