Марина Дяченко - Уехал славный рыцарь мой…

Что-то упало и разбилось в самом доме.

Башня стояла теперь железная, нагая, украшенная только рядами заклепок. И казалось, что она — только часть чего-то большего, спрятанного под землей. И было совершенно ясно: она не имеет — и не имела прежде — никакого отношения к мавританской архитектуре.

Из двери, ставшей теперь люком, выбрался Синко. Качнулся, обретая равновесие. Склонился перед рыцарем.

— Работа принята, — сказал Аманесер.

Тремя последними шагами Синко отошел к коновязи, прислонился к ней спиной, сел, уронив руки на колени, и умер.

Я оглянулась. Слуги, служанки, конюх, дворецкий — все стояли посреди двора, я поразилась, как их много — тех, кто был со мной все эти дни, к кому я привыкла, как привыкают к занавескам и стенам…

Все головы были опущены.

В руке у повара была большая деревянная ложка, и капли красного соуса падали в пыль.

— Они неплохо послужили тебе, Клара, — тихо сказал Аманесер за моей спиной.

Я подняла глаза:

— Что ты собираешься делать?

Вместо ответа Аманесер шагнул вперед. Рука в железной перчатке нежно легла мне на плечо.

— Вы свободны, — сказал он просто и буднично, как я сама говорила много раз побежденным рыцарям кодовые слова: вы свободны…

В ответ не послышалось ни звука. Ни слова из обычной болтовни; служанки не стреляли глазками и не хихикали. Дворецкий не покряхтывал и не тер поясницу. Конюх не ковырял в зубах. Слышен был только шелест одежды — все они одновременно поклонились. И все развернулись и пошли к воротам — никто не вернулся в дом за сундуками и узелками, никто не снял даже фартука, а повар — тот так и ушел с грязной ложкой в руке…

Во дворе сделалось пусто. Только я, да Аманесер, да мертвый Синко у коновязи.

— Я ухожу, Клара, — сказал Аманесер. — Далеко. И навсегда.

— Ни один рыцарь не уходит навсегда, — тихо возразила я.

— Пойдем, — он предложил мне руку.

В гостиной, перед собственным портретом, он поставил одно кресло напротив другого. Жестом предложил мне садиться. Я повиновалась.

— Клара, — спросил он, облокотившись о спинку другого кресла. — Ты никогда не задумывалась, кто ты?

— Я твоя дама. Я жду тебя и буду ждать, сколько понадобится…

— Да. Совершенно верно… Ты очень хорошо меня ждала. Твоим именем я совершал то, что в других обстоятельствах было бы просто невозможным. Я отремонтировал «Тэмму», и теперь она готова к старту.

Я чуть сдвинула брови:

— То, что было башней… это транспорт?

— Межзвездный транспорт.

— Ты хочешь улететь на другую звезду?

— Я хочу вернуться домой из этого безумного мира. Видишь, я хочу не так много, Клара.

— И я снова буду тебя ждать?

— Нет, Клара. Это было бы бесчеловечно — заставить ждать того, кто никогда не вернется. А еще… мне больше не нужно твое ожидание.

Я молчала. Аманесер сжал спинку кресла:

— И не смотри на меня так. Ты прекрасна. Ты — лучшая из женщин. Эти глаза, губы… волосы… овал лица… И твое сердце, Клара. Ты ждала бы годы и годы, я знаю. Ставила бы свечку на окно и ждала… Твое ожидание сделало меня рыцарем. Твое имя позволяло совершать чудеса. Жаль… Не я придумал законы этого мира, когда результат любого усилия предопределен не ловкостью и умением, не силой, не удачей даже… а мотивацией, только мотивацией. Дурацкие законы… Но я сумел воспользоваться ими. Я создал тебя, Клара. Я сделал тебя — свою Даму. Потому что ты была мне нужна.

Он наконец-то разжал пальцы. На полированной дубовой спинке осталась вмятина. Он обошел кресло и сел, закинув ногу на ногу; правый его башмак оказался при этом в луче, падавшем из окна, и я зажмурилась от солнечного блеска на металлических пластинах.

— А ты никогда не задумывалась… о неведомом? О жизни?

— Задумывалась.

— И о чем ты думала?

— О том, как мы будем жить рядом — год за годом. И каждый день загадывать друг другу загадки. И никогда не познаем друг друга полностью… но умрем счастливые и старые, в один день.

Я перебирала слова, как перебирают побитые молью вещи из старого сундука.

— А ты никогда не думала — что это за мир, в котором ты живешь? Откуда ты взялась? Кто твои родители… или твой инженер?

Я медленно подняла руку к затылку. К тому месту, где всегда запинался гребень.

— Во-от, — пробормотал Аманесер, наблюдая за мной. — Я твой инженер, Клара. Я создал тебя, чтобы ты меня ждала. Чтобы смотрела на дорогу. Чтобы ставила свечку на окно. А больше ты ничего не можешь — только вышивать и ждать, сколько понадобится. И любить меня — на расстоянии.

— Неправда, — тихо сказала я.

— Этот мальчик, твой невинный обожатель… Ты ведь так и не осмелилась его полюбить.

— Я ждала…

— Конечно. Потому что я запрограммировал тебя на ожидание.

— Аманесер, — прошептала я. — Подними забрало.

— Зачем? Я ужасно выгляжу с человеческой точки зрения, Клара, и ты напрасно хочешь посмотреть мне в глаза — у меня нет глаз… А совесть — совесть у меня есть. Я не оставлю тебя в этом мире одну. Не брошу в мире, где по дорогам бродят пространственные аномалии… комки плазмы… в лучшем случае бомбы, замаскированные под людей. Где процветает так называемое колдовство, а киборги обмениваются чипами, словно сплетнями. Это умирающий мир, Клара, я так счастлив, что могу отсюда выбраться… благодаря тебе.

— Ты, — медленно сказала я, — возьмешь меня с собой?

— Взял бы. Но «Тэмма» одноместная.

Сделалось тихо. За окном журчал фонтан.

— Я мог бы взять твой чип, — сказал Аманесер.

Я покачала головой.

— И я тоже так думаю, — согласился он. — Твой чип без твоей красоты…

Он шевельнул железным башмаком. По комнате запрыгали солнечные зайчики — по гобеленам, по блюдам на полках, по старинному оружию…

— Я люблю тебя, — тихо сказала я.

— Разумеется. Потому что в тебе прошита необходимость меня любить.

— Это неправда.

— Ты никогда не анализировала чипы в машине?

Я вспомнила Синко.

— Кстати, — судя по голосу, Аманесер улыбнулся, — это была отличная идея… Заставить Синко допрограммировать того большого железного кобеля. Донна Фуэнте теперь нескоро вернется в большую игру…

Я молчала.

— Прости меня, Клара, — сказал он другим голосом, очень печально и мягко. — Я ухожу — и не оставлю тебя здесь. И взять с собой не могу тоже. Прости, любимая.

И он поднялся — легко, не скрежетнув ни одним суставом.

Я встала в ту же секунду. Отошла за спинку кресла — так, чтобы пятьдесят килограммов мореного дуба оказались между мною и моим рыцарем.

— Ну что, — спросил он невесело, — будем играть в кошки-мышки? Дай хоть поцеловать тебя… на прощание.

— Аманесер, — сказала я, отступая. — Уходи.

— Как ты останешься? С кем ты останешься? Пока я странствовал — посылал тебе ресурсы… Ты никогда не думала, за счет какой энергии существует усадьба? А слуги? Ты не смогла бы содержать их — неделя-другая, и все. Ты остаешься одна, без средств, без зашиты… Хочешь встретить ночью в темном поле моховую звезду?