Вероника Иванова - Право быть

— Тебя в самом деле могли заклеймить позором?

Кузен тоскливо перевёл взгляд с окна на пустую стену.

— Вряд ли ты поймёшь. Тогда времена были... особенные. Дома драконов сильно поредели, больше половины их вообще бесследно исчезло с просторов Гобелена, и боли было во много раз больше, чем радости. Мы не праздновали окончание войны. Мы скорбели об ушедших, неважно, друзьях или врагах. Казалось, наш мир опустел до такой степени, что его уже никогда нельзя будет наполнить. А Разрушитель как раз готовился уйти.

Да, потому что другого выбора ему не дали. Или заплатить своей жизнью за жизнь Мин, или... Разрушить то, что осталось.

— Он догадывался, что должен продолжать жить, хотя никто не говорил ему об этом ни прямо, ни намёками. Он понимал, что каждый лишний день даёт нам надежду на продолжение рода. И он... Боролся со временем, как только мог. Удивительно, что ему удалось сохранить здравый рассудок до последнего мига.

Ещё бы неудивительно! Цепляться за жизнь, зная, что ты приговорён к неминуемой смерти, и обеспечивая отсрочку не себе, а собственным палачам? Видно, тот Разрушитель слишком любил своих родичей. Тот я. А теперешний? Любит или всё же больше ненавидит?

— Я не мог признаться, что едва не упустил бесценный дар жизни, доверенный мне. Это было бы...

Жизнь, с таким риском отвоёванная у вечности. Может быть, последний шанс обзавестись наследником и продолжить род. А собственно, Третью Волну никто и не ждал, даже в страшных снах и самых безумных фантазиях нельзя было предвидеть подобное развитие событий. Уверовать в надежду на то, что кто-то из дракониц пожертвует собой ради блага всех остальных? От полной безысходности, разумеется, можно было представлять себе и другие похожие «чудеса». Но чем дальше воображение уходит от окружающего мира, тем труднее ему возвращаться, а драконы, являясь плотью реальности, не вправе позволять себе подобную беспечность. Потому что она равносильна добровольному отправлению в небытие.

Счёт шёл на дни, часы и минуты. Успеем — не успеем, вот какая мысль занимала головы женщин всех Домов. Удачливые вряд ли сильно пожурили бы Ксаррона, а вот те, до кого жребий не дошёл, сжили бы его со свету одним только холодным презрением. Или навечно поселили бы в его душе неуверенность, что лишь немногим лучше смерти.

Да, кузен, ты не мог признаться. И вынужденная трусость до сих пор отравляет твою жизнь. Как бы помочь тебе излечиться от неё?

— Не к месту и не ко времени. А другие могли бы ещё сильнее испугаться и навсегда отказаться от продолжения рода.

— Именно. И так очень немногие успели зачать и выносить наследников, каждую минуту ожидая, что Разрушитель уйдёт, а его сознание вселится в новорождённого... Совсем немногие. А потом... Потом уже не было смысла вспоминать о прошлом, пока на свет не явился новый Разрушитель.

Верно, всё верно. Нет Разрушителя, значит, нет возможности плодиться, и нет необходимости снова переживать детские страхи, а за прошедшие века всё могло измениться. Хотя...

Купель по-прежнему полна, а стало быть, хранит в себе останки многих убиенных. И трудно поверить, что время справилось с задачей изгладить из памяти разорванной плоти боль и гнев. Но если моё предположение верно, то... Угроза всё ещё здесь, рядом, дремлющая в ожидании следующей жертвы. Следующего новорождённого. Следующего за тем, чьё появление на свет происходило в моём присутствии.

— Ты так никому и не сказал?

— Никому.

— Тогда можно считать, что Танарит несказанно повезло.

— Что ты имеешь в виду?

— Она позвала меня быть рядом при рождении своего ребёнка, лишь чтобы увериться, что я не умру в самый неподходящий момент, а получилось, что, возможно, именно моя близость к новорождённому отпугнула Нити, подобные твоей знакомой. Ведь, насколько я помню, рождение прошло без излишних тревог и волнений.

Ксо промолчал, и можно было бы решить, что он не особенно вслушивался в мои слова, но краем глаза я всё же смог уловить, как сквозь туманные облака изумрудных глаз сверкнули молнии боли.

В трактир гройга я отправился исключительно для того, чтобы посмотреть на творение рук кузена и проверить, смогу ли отличить новодел от подлинника, а заодно позлиться в своё удовольствие, благо повод имелся.

На словах Ксаррон ни согласился, ни отказался возобновить поиски знаний о странно ведущих себя Нитях, но по одному его взгляду становилось понятно: ждать особенно нечего. Даже реальная угроза в виде якобы несуществующего, но хорошо знакомого местным жителям озера не смогла вселить в сердце кузена должную толику храбрости. Всё, чего я добился расспросами и уговорами, это неясное обещание отправить в неизвестные земли разведчиков. Кого именно и когда, спрашивать было бесполезно, потому что мы оба понимали всю опасность происходящего, учитывая странное поведение как раз таки одного из наблюдателей, обязанных следить за событиями в искомом квадрате территории. Что там происходит с людьми, чьей волей направляется, какую цель преследует — все эти вопросы нужно было бы выяснить, но...

Каюсь, причиной замешательства Ксаррона стал в немалой степени мой рассказ о пребывании в Элл-Тэйне. В самом деле, если обыденное природное явление, источник которого располагался как раз в неизвестных землях, действует на сознание живых существ столь разрушительно, кто сможет добраться до корня зла и вернуться обратно с донесением? Сам кузен способен лишь переместиться к границам неизведанного, но не пройти дальше, а я... Честно говоря, не пылал желанием туда отправляться, потому что слишком хорошо помнил свои собственные ощущения и эхо чужих.

На том и расстались: Ксо вернулся к делам Академии, не фатально заброшенным, однако всё же требующим постоянного внимания, я же изволил прогуляться по городу, небо над которым медленно, но верно затягивала кисея облаков.

Без прямых солнечных лучей, делящих питейную залу, как хлеб, на множество ломтей, «Три пчелы» производили более привычное и умиротворяющее впечатление, поскольку можно было окинуть взглядом все уголки и убедиться, что у присутствующих сплошь знакомые лица. Вернее, знакомое лицо.

— Служба уже закончилась? — поинтересовался я, присаживаясь за стол к Боргу.

Рыжий, зевая, кивнул:

— Угу. Ещё утром.

Если верить Ксаррону, часть ночи заняли захват герцогского дома и арест причастных к делу крови. Прибавим час-два на расшаркивания и соблюдение всех необходимых традиций, сюда же отнесём не меньшее время на допросы, а также на составление отчёта о происшедшем, и получается, что от вечерней зари до утренней мой собеседник не смыкал глаз, поскольку принимал в событиях живейшее участие. Вопрос же о том, мог Борг отвертеться от ночного бдения или нет, поднимать не стоит. В конце концов, где-то рядом маячила прелестная белокурая девица, а мужчина не будет мужчиной, если упустит возможность показать себя перед избранницей во всей красе.