Вероника Иванова - Право быть

— Не-э-эт!

Видимо, желание избавить меня от серебряного стража оказалось слишком сильным. Настолько сильным и страстным, что плоть наследницы рода Ра-Гро тоже не смогла ослушаться просьбы-приказа.

— Нет... этого... не должно... было... — Слова исчезали в чёрном потоке, хлещущем из горла.

А ведь всё закономерно. Моё серебро, хоть и растворённое в крови, всё равно оставалось живым и обособленным, а твоё, сестричка, твоё — часть тебя самой. Неотъемлемая и безвольная. Если бы у тебя нашлось время на размышление, ты непременно поняла бы это и не стала рисковать, стремясь отомстить, но, видно, исчезновение Борга разбило вдребезги чашу твоей выдержки. Ты решила, что я смеюсь над тобой и только потому остался? Решила, что хочу поиздеваться, ведь никакое оружие не могло причинить мне вред, а твой шёпот не мог побороть голос свободного серебра в моей плоти? И даже если бы я сказал, что умираю, не поверила бы, посчитав мои слова шуткой, придуманной, чтобы причинить боль...

Женщина попробовала удержаться в сидячем положении, опираясь на руки, но ладони разъехались в стороны на скользком от крови полу, и сотрясаемое крупной дрожью тело рухнуло в ворох быстро напитывающихся чёрной влагой одежд.

— Не... должно...

Возможно, она могла бы выжить, но растерянность оказалась орудием убийства надёжнее, чем все прочие: говорящая беспомощно скребла доски скрюченными пальцами, выплёвывала кровяные сгустки и даже не помышляла о том, чтобы попробовать приказать собственному серебру остановиться.

У тебя получилось бы, сестричка. Но мне по странному стечению обстоятельств не хочется подсказывать тебе путь к спасению. Наверное, потому что я вдруг вспомнил взгляд Борга, в котором плясали отблески костра, отражённые острой сталью, и ладонь рыжего, судорожно стиснувшую моё плечо в поисках поддержки, когда мои ноги и так еле меня несли.

Располагать возможностью подчинить себе весь мир и погибнуть по собственной неосторожности... Но, с другой стороны, не попытайся говорящая осуществить сжирающее её изнутри желание уничтожить одного-единственного противника, получила бы она удовлетворение от стоящих на коленях тысяч людей?

Ты оказалась невероятно отважной, сестричка. Недальновидной, быть может, но смелости тебе не занимать. Или ты всего лишь устала от благоразумности и осторожности, которым вынуждена была подчинять свою жизнь с раннего детства? Тебе ведь приходилось прятать ото всех не только свои чувства и намерения, но даже лицо...

И всё же ты не сдавалась. Ты боролась до последней минуты. До мгновения, когда испугалась собственной силы. Забавно, но и со мной случилось нечто похожее. По крайней мере свой страх я помню настолько отчётливо, что, наверное, эти воспоминания и помогали мне двигаться вперёд. Правда, я никогда не боялся за себя, может быть, здесь кроется различие между нами? Может быть, именно некогда разошедшиеся в противоположные стороны направления нашей боязни и привели к нынешнему результату?

Лужицы чёрной жижи. Осколки, потерявшие текучесть. Одно и то же? Да, всего лишь серебро. Но в моей крови оно смогло жить собственной волей, а в твоей, сестричка, стало покорным орудием. Покорным до такой степени, что исполнило даже смертоносный приказ. А ведь обладай оно хоть капелькой свободы, которую ты щедро дарила всем прочим... Нет, всё правильно. Ты была рабыней своей судьбы, от зачатия и до гибели, а значит, и серебряная кровь, питающая твоё тело, пришла в этот мир преданным слугой, но не верным другом.

Тихо.

Пусто.

Спокойно.

Странно, но настоящий покой можно ощутить, только когда рядом с тобой кто-то умирает. Наверное, потому что в эту минуту мир словно делится надвое, одной половинкой продолжая свой бег, а другой навечно застывая надгробным изваянием на могиле прошлого. Вот и мне сейчас кажется, что время остановилось. Или не кажется?

Если чёрно-белая Нить жила в ритме пульса говорящей, ничего удивительного: ещё долго она будет пребывать в оцепенении, прощаясь с одной привычкой и ища другую. Ожидая новую наследницу водяных магов, чтобы подарить ей небывалое могущество. И вполне могла бы дождаться, если бы...

Если бы я не был таким скупым.

Каприз то природы или богов, теперь уже не разобраться, он восхитителен, не спорю, но слишком опасен, прежде всего для самих носителей дара, не говоря уже об окружающих их людях и нелюдях. Да, они скорее всего сами себя истребят, и можно было бы не вмешиваться, однако... Есть одна крохотная гирька, не позволяющая чашам моих весов прийти в равновесие.

Ксо.

Нить обидела маленького дракона. Моего брата. И как бы далёк ни был тот злополучный день, сколько бы ни утекло с тех пор вод по реке времени, я всё равно должен вступиться и наказать обидчика. Потому что Ксаррон — тоже моя семья. И не только он.

Сколько раз я рождался на свет? Да, сначала лишь для того, чтобы вскорости умереть, но во мне, хоть и недолго, всё же текла кровь моих матерей. Сколько их было? Десятки? А может, сотни? Не удивлюсь, если я таким образом когда-то породнился со всеми Домами, даже погибшими. Все драконы, неважно, по каким линиям, материнским или отцовским, мои...

Братья.

Сёстры.

Дети.

Я должен заботиться о них. Нет, не так. Я хочу заботиться.

Оберегать.

Защищать.

Помогать.

Любить.

Любить... О, вот тут хотения уже не нужно, потому что любовь к родственникам жила во мне с самого рождения, ведь я и появился на свет только потому, что моя мать была влюблена в мир.

Мать. А на самом деле одна из дочерей или внучек. Интересно, она это понимала? Наверняка. И, конечно, жалела, что не сможет увидеть своё дитя, новорождённое и одновременно безмерно старое, почти такое же древнее, как сам подлунный мир. Если бы мы с тобой могли встретиться, мама... За одно мгновение взгляда глаза в глаза можно было бы отдать всё, и жизнь оказалась бы самой малой платой из достойных.

Да, время остановилось. И Нити, и моё. Кажется, можно вечно сидеть, прислонившись спиной к деревянной колоде, и неспешно перебирать бусины одних и тех же мыслей, с каждым прикосновением заново удивляясь их холодности или теплоте...

Я бы так и поступил, если бы позволили. Смотрел бы на вздрагивающее от эха агонии тело, размышляя о превратностях мирских путей, но в моём сознании всё же раздалось тихое и странно робкое:

«Здравствуй?..»

Почему вопрос? Ты в чём-то не уверена?

«Во всём. Теперь — во всём».

Брось! Тебе, многомудрой и многоопытной, не к лицу сомнения!

«Когда видишь, как кто-то из уже разверзшегося зева могилы возвращается к жизни, поневоле начинаешь сомневаться во всём, что когда-то знал и умел».

Говоришь обо мне?

«Да, любовь моя. Ты ведь умирал».

Согласен. Собственно, я и не противился. Да и не сожалел.