Макс Фрай - Русские инородные сказки - 6

У каждого в детстве были собственные, не связанные с реальностью страхи. Многих из нас пугали Букой, но кто боялся его всерьез? Настоящий детский ужас зачастую кроется в вещах, совершенно на первый взгляд безобидных и не вызывающих у взрослых никаких подозрений, — страх слишком силен, чтобы разделить его с другими, а его причудливые формы не оставляют места для догадок.

Детским кошмаром Саши стала безобидная сказка про теремок. Почему все оставались в теремке? Почему не шли домой, к маме и папе? «Тук-тук», — говорила бабушка, и Саша застывал от ужаса. «Кто-кто в теремочке живет?» — и сердце останавливалось в жутком ожидании. Узорчато-розовый теремок населяли кошмарные существа. Завывания, стон, плач и злобный хохот — вот чем должны были ответить на вопрос случайного прохожего. Дверь открывалась, исторгая запах гнили, и обманчиво-пряничные стены теремка проглатывали новую жертву. Медведь, разрушивший дом, представлялся Саше бесстрашным героем, неподвластным злым чарам. Но иногда, в особенно темные вечера, медведь начинал казаться всего лишь новой жертвой, а счастливый финал — утешительной ложью. Не в силах решить раз и навсегда, что же случилось с медведем на самом деле, Саша вновь и вновь просил бабушку прочитать жуткую сказку. Он, мучительно вслушиваясь в интонации, пытаясь уловить хоть какой-то намек, но надтреснутый голос звучал равнодушно, и тайна оставалась неразгаданной.

Несмотря на весь ужас, внушаемый этой историей, она обладала для Саши непонятной притягательной силой. Фраза «Кто-кто в теремочке живет?» казалась волшебной; Саша шептал ее по ночам, укрывшись с головой одеялом и зажимая уши, чтобы не услышать ответ. Казалось, осмелься он произнести это вслух — и его поглотит водоворот страшных и чудесных событий. На всякий случай, перед тем как произнести колдовские слова, Саша решал, что медведь все-таки может разрушить теремок.

Привокзальная площадь была пуста, пахло мокрой зеленью и землей. Толпа пассажиров, сошедших с поезда вместе с Сашей, рассосалась так быстро, что он не успел даже оглядеться. Шорох тополей и далекое шуршание машин только подчеркивали тишину. Теплый, слабый ветер мягко потрогал шею, и Саша вздрогнул.

— Приезжий? — спросили сзади. Саша нервно оглянулся. В темноте белело круглое лицо. Еле заметно потянуло затхлой сыростью, и Саша снова передернул плечами.

— Такси нужно? — спросил человек, подходя поближе. Саша инстинктивно отступил и огляделся. Площадь по-прежнему была пуста. В шелесте листвы послышалось тихое пение. Саша помотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Неприятный таксист не уходил, и Саша, подавив неясную тревогу, вежливо улыбнулся.

— Мне бы в какую-нибудь приличную гостиницу, — попросил он. Таксист молча развернулся, приглашающе махнув рукой; Саша заторопился следом, поудобнее перехватывая сумку. Страх отступил, и Сашу охватило странное возбуждение. — Я не совсем приезжий, — заговорил он, усаживаясь в машину. — Я сам с севера, но здесь жили мои бабушка с дедушкой. Деда пригласили сюда работать, представляете — сразу дали квартиру в сталинском доме… Правда, они здесь недолго пробыли — переехали, всякие там обстоятельства… Но я к ним однажды приезжал на летние каникулы, еще первоклашкой. Очень радовался, что еду на юг…

Издали донесся пронзительный, отчаянный вопль поезда, но Саша его уже не услышал.

Как только закончились занятия в школе, Сашу отправили поближе к солнцу и фруктам. В начале июня он оказался в гулкой квартире с высокими потолками, украшенными гипсовой лепниной. Здесь пахло травами и сухой штукатуркой. В толстых стенах было прохладно, царил зеленоватый полумрак, и Сашино внимание сразу привлекла узкая стеклянная дверь, через которую в комнату врывались солнечные лучи.

В северном городе балконы — излишняя роскошь, и поэтому дверь, ведущая прямо на улицу, потрясла Сашу. Пользуясь тем, что взрослые, все еще поглощенные дорожной суетой, не обращали на него внимания, он открыл дверь и осторожно ступил на цементный пол. На Сашу обрушилось неожиданно близкое небо, пронизанное светом. Ни потолка, ни стен — только железная решетка высотой по грудь, огораживающая тесное пространство. Прямо под ногами шумели кроны тополей, и далеко впереди видны были улицы, похожие на зеленые ущелья. Все это мелькнуло перед глазами в один миг. В ужасе Саша шарахнулся назад, зажмуриваясь, вжимаясь в единственную стену, и упал на колени, стараясь стать как можно ближе к надежному полу.

Наконец он решился открыть глаза. Преодолевая дрожь в коленях, поднялся, все еще притиснувшись к стене, и огляделся. Двор огораживала кирпичная стена. К ней примыкали два гаража — уродливые коробки ржавой жести. Несколько тополей, выживших на раскаленном асфальте, бросали густую тень. Кирпич и листья надежно скрывали от взглядов соседний двор, и только случайность позволила Саше заметить единственный просвет в этой ограде. Увиденное заворожило его.

За высокими стенами прятался дворик, вымощенный плитами. Вишня, усыпанная блестящими, яркими ягодами. Оплетенная диким виноградом веранда. И сам дом — маленький дом розового кирпича, с башенками по бокам, с узорчатыми балконами и узкими окнами, плотно занавешенными белыми шторами, с тяжелой резной дверью, надежно запертой на огромный замок. Дом стоял вплотную к глухому торцу панельной пятиэтажки. Казалось, он спал — никто не сидел на веранде, не шевелились шторы, и только перезрелая вишня падала на серый сланец, оставляя багровые пятна.

«Хочу там жить», — прошептал очарованный Саша. Душу наполнила горькая зависть к людям, которые обитают в таком замечательном, волшебном домике. В таком… теремке. Надо будет заглянуть туда, подумал он. Хотя бы зайти во двор.

Уже смеркалось, а Саша все стоял на балконе, рассматривая дом. В синих сумерках дворик уже не казался таким сонным — там скользили неясные тени, и несколько раз показалось, что шевелятся шторы. Людей Саша так и не увидел, но было понятно, что пряничный домик живет своей тайной жизнью.

Саша поерзал в кресле, изгибаясь, чтобы удобнее было смотреть в окно. Машина, тихо гудя, неслась по улице, густо обсаженной тополями и тутовником. Мелькали редкие фонари.

— Можно, я открою окно? — спросил Саша и, не дожидаясь разрешения, повернул рукоятку. В лицо ударил тугой теплый ветер. — Сказочный город! — воскликнул он.

Таксист понимающе хмыкнул. Саша снова завозился в кресле. Возбуждение не проходило. Саша почувствовал, что его трясет. Мелькнула мысль, что можно позвонить Кате завтра же, зазвать ее сюда — получится лучше любого моря. Гулять по аллеям, держась за руки. Есть вишню, сидя на лавочке в парке. Целовать потемневшие от ягодного сока губы. Рассказывать, рассказывать глупую детскую историю и слушать Катин смех — мягкий, как шелест листьев. Как шепот воды, стекающей по камню. Нетерпеливое ожидание мохнатым комом вертелось под ребрами, не давая усидеть на месте, и, чтобы хоть как-то развеяться, Саша снова принялся болтать.