Макс Фрай - Русские инородные сказки - 6

Суарец не одобрял этих экспериментов. Он был консерватором.

— Не забывайте, у меня единственного есть возможность воспринимать происходящее не только электромагнитно, но и визуально, — строго напоминал он. — Я могу зафиксировать ваше поведение. Господин, возможно, не одобрит.

— А возможно — что и одобрит! — возражала Иньига. — И вообще! Суа-арец! Не будьте говном — сделайте мою карточку!

— Шестидесятые кончились, детка, — сказал Суарец, но, судя по тому как моргнул его импульс, было очевидно: Иньига сумела его развеселить.

— А еще я страдаю от тишины, — сказал вдруг Монкада. И снова замолчал.

Действительно, в магазинчике не было ни радио, ни магнитофона. Здесь царила мертвенная тишина. Продавцы-надсмотрщики молча пялились на манекены, словно ни мгновения не доверяли им и были готовы предотвратить любую попытку бунта. Потом один продавец уволился. По слухам, его увезли в сумасшедший дом.

— Ерунда! — говорил Лопес.

Иньига была с ним согласна.

— У него не было сердца, — утверждала она. — Как же он мог утратить рассудок? Черствый человек не мог сойти с ума!

Ласьенга в своем развратном белье покрывалась от холода испариной и в разговоре не участвовала. Ей было невыразимо грустно. Только искалеченный Монкада умел понимать ее. Но Монкада молчал, его депрессия усиливалась с каждым днем.

Однажды Ласьенга решилась на беспрецедентную выходку. Ночью, когда никто не видел, она отстегнула одну из резинок, а на плечи набросила платье. Черное, с языками «пламени», сделанными из фальшивого, очень яркого золота.

— Интересно, что он скажет, когда явится наутро? — веселилась она. — Вот бы послушать!

Суарец пришел в настоящую ярость.

— Ты не имеешь никакого права так поступать! — гремел он. По магазину плавали две шаровые молнии.

— Почему? — возражала Ласьенга. — Почему?

— Лучше сделай карточку, Суарец! — веселилась Иньига.

— Надеюсь, это не бунт! — сказал Суарец. — Имейте в виду, вы обе! Каждый ваш шаг будет зафиксирован. Господин увидит абсолютно все. Все подробности вашего поведения будут доведены до сведения высшего начальства.

— Вот и хорошо, — сказал Монкада. — Пусть знают, что мы не сдавались. Что мы боролись за свое достоинство до последнего.

— Не мешайте, — проговорил Лопес. — Я вычисляю.

— Тихо! — тут же остановила прочих Иньига.

Шаровые молнии столкнулись и взорвались над столом менеджера. Глянцевый журнал, лежавший там, вспыхнул и с ужасной вонью сгорел.

И… ничего не произошло. Продавец-надсмотрщик явился утром, равнодушно снял с манекена платье, застегнул чулок и уселся за стол. Обнаружил сгоревший журнал. Смахнул на пол. Вытащил из кармана другой и погрузился в созерцание бессмысленных картинок.

Если бы Ласьенга могла плакать, она бы разрыдалась.

Монкада тихо помаргивал сочувствием.

— Учтите, Господин может появиться в любое мгновение! — сказал Суарец.

«Хорошо, что они лишены возможности воспринимать меня визуально, — размышлял он при этом. — Если бы они располагали моим зрительным образом, то вряд ли продолжали бы считать своим лидером. Лидер группы не имеет никакого права выглядеть столь отталкивающим образом».

Облегающее мужское белье и расстегнутый ярко-зеленый пиджак, равно как и тупоносые туфли на босу ногу, видимо, выражали некую концепцию дизайнера — но абсолютно не соответствовали имиджу лидера группы роботов. Голову Суарецу оставили лишь для того, чтобы увенчать ее возмутительной липкой прической: каждая прядь была выкрашена в зеленый либо в розовый цвет и стояла дыбом.

«Особенно Иньига, — размышлял Суарец, — до чего ядовитая баба! Если она доберется до своих визоров — моей карьере конец! Я не должен был позволять так поступать с собой. А ведь поначалу все казалось таким простым и безоблачным…»

Поначалу им нравилось наряжаться. И магазин выглядел безопасным. Но, должно быть, спокойная жизнь не пошла роботам на пользу: они захотели лучшей доли, начали волноваться и, судя по некоторым признакам, были готовы к бунту.

— Мы не имеем никакого права раскрывать себя, — говорил Суарец.

— Мне надоело изображать дешевую шлюху, — плакала Ласьенга.

— Изображай дорогую, — сказал Суарец сурово.

Ласьенга произнесла гордо:

— Ты — злобная сволочь, Суарец.

— Я лидер, — сказал Суарец невозмутимо. — Прошу не забывать об этом обстоятельстве.

— Ты сам себя назначил. Тебя никто не назначал, — заметил Лопес, оторвавшись на время от вычислений.

— Между прочим, Лопес — самый умный из нас всех, — сказала Иньига.

— Просто ты влюблена в него и не хочешь замечать его очевидных недостатков, — безжалостно обрубил Суарец.

Иньига вскрикнула:

— Как ты смеешь!.. — и замолчала на целый день. В магазине стало гораздо меньше электричества, и воздух перестал магнетически потрескивать. «Беспокойная особа эта Иньига, — размышлял Суарец. — С ней тоже нужно что-то делать. Хорошо еще, что ее спроектировали женщиной. Женский менталитет способен причинять окружающим неприятности, однако не наделен качествами, необходимыми для лидерства. Лопес — пустой мечтатель. Что он там вычисляет? Бесплодные фантазии. Будь он человеком, сочинял бы стишки. Еще одно идиотское занятие».

Однажды в магазин зашел поэт. Это был абсолютно сумасшедший поэт, иначе ему и в голову бы не пришло открыть эту дверь.

Но он вошел. Черные стены окружили его, и черный пол прилип к его пыльным ботинкам. Поэт был грязен, лохмат, с детским светлым взором. Он уставился на Суареца и произнес:

— А вот если бы, положим, вам встретился совершенно незнакомый человек и предложил бы вам купить его стихи — рискнули бы вы полтинником, а?

Суарец, как и полагалось законспирированному роботу, молчал.

Поэт переступил с ноги на ногу и продолжил как ни в чем не бывало, совершенно не смущаясь:

— Я прочитаю вам одно стихотворение, пока нет покупателей, хорошо? Послушайте. Если вам понравится, то купите весь сборник. Всего полтинник. Это же для вас не деньги. А мне — подспорье. Вот, слушайте.

И начал:

Тут из-за стола поднялся надсмотрщик. На нем был похоронный костюм, поэтому он растворялся в темном зале магазина. Поэт вообще не заметил его. Суарец представлялся ему идеальным слушателем.

— Как мимолетное виденье, — сказал поэт.

— Как вы сюда вошли? — осведомился надсмотрщик.

— Ну, через дверь… — Поэт попятился. Суарец продолжал стоять неподвижно. Поэт указал на Суареца: — Кстати, ваш коллега не возражал… Здесь же магазин?

— Ну и что? — осведомился надсмотрщик.

— Ну, я думал, сюда любой может войти…

— Не любой, — сказал надсмотрщик. — У нас бутик.