Макс Фрай - Книга Страха

…Уже начинало светать, и впереди между редких елок показалась широкая просека, — по всей вероятности, дорога. Митряха зашагал к дороге.

"Правильно волки напали. Они возле тракта стерегли. Понимают, стервы, где засады устраивать".

Дорога была хоть и широкая, но совершенно безлюдная. Во всяком случае, на ней не сохранилось никаких следов — ни конных, ни санных. Митряха кое-как выбрался с обочины на проезжую часть и остановился подождать Глебку.

В рассветных сумерках на тракте было неуютно. Сильно кровил прокушенный палец, и ужасно хотелось пить. Старшой не был полностью уверен в этой дороге: конец ее терялся где-то в снежном тумане.

— Глебка, чего ты там?! Выходи же!..

Из придорожных кустов выкатилась темная фигура и грузно заковыляла к дороге. Митряха подпоясал кушак, высморкался и стал ждать.

Обман раскрылся только тогда, когда фигура вышла на обочину: Глебка съежился, замутился, и черное облачко, грязное как сажа, медленно заструилось по нетронутой снежной глади.

…Старшой стоял долго. Начал замерзать.

Больше из леса никто не вышел.

— Чего ж ты их не лупи-и-ил-то?.. — пропел Митряха и закрыл рукою лицо. Его затошнило. Чтобы не упасть, он повернулся и медленно побрел по дороге. В голове бессонной цикадой звенела мелодичная бессмыслица:

С тонкого лезвия ножа капала на снег волчья кровь.

Он дойдет. Должен же хоть кто-нибудь дойти.

Хоссы медлительны.

Они появляются из пустых углов. Никогда, никогда не оставляйте углы пустыми. Если не хватает шкафов — поставьте хотя бы тумбочку. Свечку на ней зажгите или ночник какой.

Хоссы — нет, не боятся. Но свет уплотняет пространство. Тьма — как пустота. Тьма там, где нет света. Можно сказать, там, где есть свет, — уже что-то есть. Там, где только тьма, — нет ничего.

Места соединенья стен — всегда тоньше, здесь можно проскользнуть из одного мира в другой. Свет уплотняет эти промежутки. Конечно, световое уплотнение не является для хосс непреодолимым препятствием. Если они пришли заведомо по вашу душу — они продавят свет, пролезут сквозь него, хоть и с трудом. Но вот случайной жертвой вы не окажитесь, если в пустом углу вашей спальни горит ночник. Точнее, вероятность этого очень мала. Хоссы медлительны и в какой-то мере ленивы. Если не голодны.

Душным утром, после очередной беспокойной ночи, она все-таки решается снова спорить с мужем. Пилюльки постукивают в пластмассовой коробочке в такт ее словам: от волнения она дергает рукой.

— Марвин, это не отпуск. Это пытка.

Он молчит, как будто ничего не слышит. Прячет глаза.

— Марвин, я все-таки хочу, чтобы ты… Ну раз ты так категорически не хочешь идти к врачу… Это хорошие таблетки, ты напрасно…

— Я же сказал. Никаких снотворных, никаких успокоительных, ничего такого.

Она ставит коробочку на стол и с поджатыми губами идет к холодильнику. Кувшин с водой, лимоны, лаймы, сахар.

— Ну нельзя же настолько бояться побочных эффектов, тем более что их опасность наверняка преувеличена, просто раздута.

— Все. Ни слова об этом. Жена неразумная…

— Марвин, не дури, а? Это предрассудки. Ничего страшного не случится, если ты…

— Отстань. Лучше сделай лимонаду. Жара — с ума сойти.

Она молча готовит лимонад.

Даже когда хоссы не слишком голодны, они готовы приложить немало усилий, чтобы проникнуть в спальню с особенно ароматными снами — живыми, яркими, подвижными, вскипающими крохотными пузырьками, как эти дурацкие леденцы с содой и лимонной кислотой. Особенно хороши детские сны. У некоторых взрослых тоже бывают такие. Но гораздо, гораздо реже.

Если ваши сны тусклы и одноцветны, течение их медленно, как жидкое стекло, — можете спокойно гасить свет в спальне. Если хоссы не голодны, они не придут за вашими снами.

Впрочем, хоссы голодны почти всегда. Путь от одной жертвы к другой может занять от нескольких суток до пары недель. И тогда хосс не остановит самая яркая лампа, разве что прожектор мог бы их задержать. Но в спальнях не ставят прожектора.

Любопытно, что движения голодной хоссы ни в малой степени не убыстряются, оставаясь столь же изящно-неторопливыми.

Хоссы медлительны. Они могут себе это позволить. Их жертвы неподвижны.

Всхлипывая от обиды, она запирается у себя. Вытирает салфетками щеки, глаза, лоб: жара в самом деле несусветная, слезы смешиваются с потом, кожа горит от соли. Скотина, грубая скотина, все мужики козлы. Сексист. "Жена неразумная"! Еще Библию процитируй, сволочь. Из-за чего весь шум-то? Что с ним будет от одной таблетки? Ничего, кроме крепкого спокойного сна хотя бы в эту ночь — после двух недель кошмаров, от которых он мечется и рычит по ночам и яростно матерится, когда она его будит. Такая работа. Да. Да, понимаю. Но как-то надо… беречь себя, что ли. Лечиться.

Псих. Довел себя до того, что без света уснуть не может, — и чтобы все лампы горели, какие есть в спальне. Хуже ребенка, честное слово. Супермен хренов.

Ладно, не хочешь по науке — сделаем магию. Вот такую простую и доступную магию наших дней. Оранжевый мохер, крученая нить в облаке тонкого пуха, — моток невесом. Она кладет его перед собой на стол, рядом с раскрытой шкатулкой, из которой залихватски торчат разноцветные перья. Там же — разъятые дешевенькие пяльцы: два смешных кольца из желтой пластмассы.

От шерстяных ниток жарко рукам.

Как делают ловца снов? Сначала надо пойти на берег реки и попросить ветвей у гибкой ивы. Из них свернуть кольцо — "круг всех людей", называют его индейцы. Обмотать его полосками оленьей кожи — виток за витком. Из оленьих жил сплести ловчую сеть, как научила Мать-Паучиха. Перьев надо навесить на ловца: совиных, мудрых, — для женщин; орлиных, отважных, — для мужчин.

Но это все на самом деле неважно, говорит себе Катерина, чьи там перья, чьи там прутья. Любовь — вот в чем сила ловца, а любви здесь в достатке. Вот каким ты будешь, мой ловец: пластмассовое кольцо из пялец, крашеные перья — несуразно пестрые, вызывающе желтые, конфетно-розовые и бриллиантово-зеленые. Возьму шерстяных ниток, намотаю их на пластмассу, сплету неумелыми пальцами сеть как получится, пусть и кривую, лишь бы чаще перекрещивались нити, лишь бы мельче были ячеи, — и тогда все получится как надо. Больше не будет этих изматывающих снов, этих неотвязных кошмаров.

Мы можем с уверенностью сказать, что хоссы никогда не добирались до островной империи. Иначе просто нечем объяснить беспечный лаконизм традиционного японского интерьера. Напротив, европейцы стремились максимально загромоздить спальни, особенно по углам. Нынешнее бездумное следование японской моде стало возможным благодаря столетиям тайной борьбы Ордена, и оно же грозит свести на нет все плоды этой борьбы.