Вероника Иванова - Право учить. Работа над ошибками

— Верно. — Он не удержался от согласного кивка. — А вы умеете не только читать, но и размышлять...

— Это вредное качество?

— Для ваших противников? Несомненно.

Ты тоже многое умеешь, дяденька. И думать — не в последнюю очередь. Но я вижу сомнение на твоём лице. Ведь ты уже принял решение, не правда ли? Принял. Но не можешь себе в нём признаться. И уж тем более не можешь произнести его вслух, отсюда и постоянные паузы, способные довести до белого каления даже самого терпеливого собеседника. Лично я могу ожидать решения хоть вечность напролёт, но моя маска иного мнения:

— Вы задали много вопросов, любезный господин. И продолжаете задавать. Но обещали другое: занимательный рассказ, из которого я смогу извлечь выгоду. Если ваше обещание не было шуткой, прошу его исполнить, потому что время позднее, мне нужно восстановить силы и вернуться, в конце концов, к исполнению службы, проверенно приносящей деньги.

Тёмные глаза сузились. Что, задел за живое? Поторапливайся, дяденька, хорошие слуги всегда нарасхват.

И он решился. Выпрямил спину, положил ладони на стол, словно ища дополнительной поддержки, и без тени улыбки на лице и в голосе сообщил:

— Я собираюсь подчинить себе мир.

Вот так просто, незатейливо, обыденно. Но моя маска принадлежит не восторженному юнцу, а человеку уже изрядно побитому жизнью и встречавшему на своём пути разные разности. В том числе и безумцев, склонных к подобным заявлениям.

Встаю, оправляя одежду, и коротко кланяюсь:

— Желаю удачи в избранном деле.

Поворачиваюсь, беру сумку и посох и направляюсь к дверям. Разумеется, выйти из дома самостоятельно не могу, и некромант знает об этом лучше меня, но мне важно другое. Важны несколько вдохов, в течение которых сознание моего хозяина вспыхнет пламенем столкнувшихся чувств и угаснет, оставив жирный пепел. Пепел, на котором я смогу вырастить всё, что угодно моей душе, ибо плодороднее почвы не бывает.

— Это не шутка! — летит мне вслед.

Что я слышу? Обиженные нотки? Замечательно! Он мог бы пригрозить, заявить, что без его дозволения я не покину дом и прочая, но победило совсем иное чувство: желание обзавестись помощником. Потому что великий полководец — ничто без армии, а умелый правитель — без государства.

— Не буду спорить. Как пожелаете.

Он вскочил со скамьи, подбежал ко мне и встал впереди, закрывая дорогу:

— Это правда! Мне осталось совсем немного, всего один шаг, чтобы...

— А мне до двери осталось чуть больше, но знаете... Я почему-то уверен, что своей цели достигну раньше вас.

Его губы мелко задрожали, совсем как у ребёнка, когда взрослые не желают верить восторженным рассказам, считая их полнейшей выдумкой.

— Вы не сможете выйти, дом окружён магической преградой!

Поднимаю посох повыше, навершием едва не касаясь подбородка некроманта:

— Вы её снимете.

— И не подумаю!

— На вашем месте это не самый разумный поступок. Позовёте на помощь? Учтите, я не испугался одного мертвяка на дороге, не испугаюсь и десятка. Жаль, что пришлось потратить и своё, и ваше время. Даже могу принести извинения. Всему виной моя наивная вера в слова людей... Впрочем, если бы Ангус не был столь увлечён...

Он ухватился за куртку на моей груди и за произнесённое имя, как за последний шанс:

— Ангус? Вы сказали, Ангус? Вы говорили с ним?

— И вижу, что совершенно зря.

— Где и когда вы видели Ангуса?

— Весной, далеко отсюда. В одном селе. Молва твердила о демоне, объявившемся в окрестностях, и я не мог не отправиться туда. Думал, если правда, собственными глазами увижу, да ещё смогу описать в подробностях... Кучу монет получу. Да только никакого демона и в помине не оказалось.

— Но Ангус... Он был там? О чём вы говорили?

— О чём говорят люди дождливыми вечерами в трактире? Болтали, чтобы прогнать скуку. Я, когда выпью горячего эля, люблю пожаловаться на судьбу, а этот Ангус сказал, что есть возможность обогатиться. Правда, успел упомянуть только о «Багровом голубе» и о мертвяках: мол, если не побоюсь с ними иметь дело, смогу выбиться в люди. Потом парень куда-то исчез, во всяком случае, ушёл, притом не попрощавшись. Честно скажу, я не всему услышанному поверил. Но когда других путей не остаётся, сворачиваешь и на неизведанную тропинку... А вам буду признателен, если перестанете мять мою одежду. Она, конечно, не из-под иглы королевского портного вышла, но от ваших страстных тисканий лучше выглядеть не станет.

— Да-да, разумеется! — Он поспешил убрать руки. — Я и не надеялся, что ученик не забыл о своём учителе... Ах, вы согрели моё сердце своим рассказом! И поверьте: слова Ангуса — чистая правда!

— Особенно насчёт обогащения. — Многозначительно обвожу взглядом ветхое убранство залы.

В мешанину моих чувств, сопровождающих беседу, незаметно прокралось сочувствие. Казалось бы, какое мне дело до затруднений, испытываемых совершенно незнакомым человеком, более того, врагом? Но глядя на запустение, царящее вокруг, я почти нашёл оправдание всем прошлым, а может, и будущим поступкам некроманта. Наверное, потому что мог оценить увлечённость, не оставляющую времени на заботу ни об окружении, ни о себе самом. Сколько раз и мне доводилось бросать все силы на решение трудной, но захватывающей задачи? В такие минуты не замечались даже отсутствие еды и прямая угроза жизни, важно было лишь одно: найти выход из лабиринта поставленных требований. И как правило, требования исходили не от противников или обстоятельств, а от меня и только меня. Но разве становились от этого менее волнующими? Разве невидимые плети переставали подстёгивать, точно и хлёстко? Могу понять, почему некромант живёт своим стремлением, а не мирскими благами. Могу посочувствовать. Искренне. И, пожалуй, искренность поможет мне больше, чем наглость и расчётливость.

— Да, обстоятельства сложились печально, увы. Ещё прошлым летом в моём распоряжении было более пристойное жилище, и слуги водились, но... Злой рок, я бы даже сказал, злейший, обрушился на меня и лишил прежнего достатка! Зато главное осталось при мне! — Тут он постучал по своему лбу, видимо, имея в виду ум.

— Счастлив, что вы не отчаиваетесь, однако...

— Я буду править миром, клянусь!

Пресветлая владычица, сколько горячности... Уже начинаю уставать. Хотя чужая увлечённость заразительнее любой моровой лихорадки. И сам не замечаешь, как поддаёшься на уговоры.

— Как пожелаете.

— Вы не верите? Не верите?

Я вздохнул, напуская на лицо выражение снисходительного сожаления:

— Верю или нет, какая разница? Мне нет дела до ваших намерений. Но позвольте высказать сомнение. Что мне довелось увидеть? Мертвяка, рассыпавшегося пылью. Труповода-подмастерье, не ожидавшего сопротивления. Дом, почти пожранный лесом. С чем вы собираетесь завоёвывать мир? С одними только мечтами?