Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

— Уверен?

— Всё в твоих руках!

Хитрое подмигивание меня окончательно озадачило и подвигло на сердитое:

— Скажи прямо, что к чему, иначе...

— Иначе? — Хитрость в карих глазах начала зашкаливать.

А и правда, что «иначе»? Встану и уйду, хлопнув дверью? Конечно, нет. Я рад встрече и разговору, пусть даже такому странному. С Гельмутом мне всегда было общаться легче, чем со многими другими людьми, потому что обычно он думает и говорит примерно одно и то же, не заставляя меня выстраивать в сознании очередной волнорез.

Лично я слишком ценю спокойный комфорт, чтобы отказываться от его бытовых прелестей в порыве недовольства и разочарования. Во мне нет ни капли бунтарской крови. Может быть, это печально и дурно, но другим мне не стать. Зато я умею взывать к голосу разума:

— У меня много времени. А у тебя? Никуда не торопишься?

Кене фыркнул:

— Так и знал, найдёшь, чем уколоть... Правда, тороплюсь. И встреча с тобой — настоящий подарок Святой Девы!

В Гельмуте трудно заподозрить истового верующего, и тем не менее, он чтит Господа, Деву Марию, сонм святых и все прочее. Как неколебимая вера уживается с желанием крушить существующие устои общества, непонятно, но факт остаётся фактом: в череде революционных воззваний и шествий у моего знакомого всегда находится место и время для мирных молитв.

— Что-то случилось?

— Случится. Завтра. И я хочу, чтобы ты принял участие в этом событии. Вернее... Прошу. Для меня это очень важно.

Я вздохнул и отставил кружку в сторону:

— А теперь с самого начала и подробно.

Видимо, Кене не лукавил, говоря о важности пока неизвестного мне дела, потому что оставил мою последнюю фразу без обычной шутки типа: «Полицейские остаются полицейскими даже в аду и в раю».

— Помнишь мою младшую сестрёнку?

Пухлое рыжекосое создание, застенчивое и молчаливое?

— Помню, конечно. Кстати, как у неё дела?

— Замечательно! Весной заканчивает школу. Совсем взрослая стала и самостоятельная, но... Одной самостоятельности в этом мире мало.

— Событие связано с ней?

Гельмут кивнул:

— Ага. Агата — председатель школьного совета.

— Поздравляю!

— Представляешь, сама всего добилась, — мечтательно и гордо улыбнулся Кене. — Умница! И красавица, кстати.

Не люблю, когда в разговоре всплывает это опасное словечко. «Кстати» всегда оказывается калиткой, ведущей не в гостеприимный сад, а на минное поле, по которому очень редко удаётся пройти без потерь.

— Ближе к делу.

— К делу, к телу... Завтра вечером намечается собрание школьных благотворителей, и сестрёнка должна там присутствовать, как представитель школы. Большая честь, верно?

— Но не только честь. Или я ошибаюсь?

Гельмут потёр мизинцем уголок рта и ответил уклончивым:

— Там будет много людей.

— Ещё бы!

— Много мужчин, Штайни.

— Почему бы и нет?

— Много старых похотливых богачей.

Ну наконец-то, мгла недоговорок рассеялась под лучами солнца откровенности!

— Боишься, кто-то потянет лапки к Агате?

— Боюсь.

Интересно, почему мы всегда стыдимся первыми честно признаться в своих страхах? Городим чушь, дерзим, лжём, всё, что угодно, только бы не сказать прямо: мне нужна помощь в том-то и в том-то. И спросить: «Поможешь?»

— А теперь, может, избавишь меня от догадок и расскажешь всё сам? Но прежде... У меня тоже созрел к тебе вопрос. Важный. Ответишь?

— Хм... Попробую.

— Почему ты ходил вокруг да около вместо того, чтобы сразу попросить составить Агате компанию?

Гельмут сжал кружку в широких ладонях:

— Потому что у тебя могли быть другие планы на завтрашний вечер, а я хотел быть уверен. Только и всего.

— Вообще-то, за вопросы про жён и любовниц можно и по морде схлопотать.

— Ну, это не страшно! Морда у меня большая и крепкая, выдержит.

— Смотря кто бить будет...

— Я тебя разозлил?

Такие вопросы всегда вызывали у меня ощущение собственной острой неполноценности. Кто из нас двоих сьюп, спрашивается? Как Кене догадывается о нюансах состояния моего сознания, не обладая ни малейшими способностями медиума? По взглядам, жестам и словам? Так на кой чёрт тогда нужно умение читать мысли? И на кой чёрт нужны такие, как я, если всё, кажущееся тайным, отчётливо заявляет о себе в самых обыденных внешних проявлениях?

— Немного. Но не ты, а вообще. Неважно. Не обращай внимания.

— Нет, если не хочешь, не надо. Не буду просить.

Хочу, не хочу... Какая разница? Вечер всё равно свободен, а девушке может понадобиться защита, пусть и от придуманной угрозы, а не от реального положения дел.

— Я схожу с Агатой. Галантным кавалером быть не обещаю, но богатых старичков постараюсь держать на расстоянии от твоей сестры.

Он почти целую минуту вглядывался мне в глаза, словно стараясь понять, искренен я или сдаюсь под натиском обстоятельств, а потом просто сказал:

— Спасибо.

Но полицейские, и в самом деле, остаются собой даже за гробовой доской. В просьбе Гельмута нет ничего непристойного и странного, это верно. Ничего, кроме одного: причины возникновения.

— А почему ты сам не хочешь составить компанию сестре?

— Э... — Второе признание далось Кене ещё труднее первого. — Меня туда и на порог не пустят.

«Лицемерные снобы... Сами, небось, по молодости наделали кучу ошибок, только теперь тщательно это скрывают и морщат носы, когда видят того, кто может догадываться или знать... Нет, мне туда нельзя даже показываться.»

— Из-за твоей... деятельности?

— Угу.

«Жаль, что я не остановился, ведь ещё можно было всё вернуть, всё сделать чинным и благородным... И не пришлось бы сейчас просить чужого человека позаботиться о сестрёнке. Если бы он знал, как это унизительно... Не для него, для меня. И ведь наверняка думает сейчас: вот дурень, сам виноват в собственных трудностях. Да, виноват. Но я не мог поступить иначе ни тогда, ни сейчас! Потому что я такой, какой есть. И буду оставаться собой, неважно, сколького или скольких это может мне стоить...»

А вот сейчас мне следовало бы встать и съездить Гельмуту по лицу. Нет, не так. Провести серию не смертельных, но болезненных и обидных ударов, сломать нос, разбить губы, рассечь брови. У меня получилось бы, уроки бокса все ещё не забыты. Но я остаюсь сидеть на месте, поглаживая прохладный бок пивной кружки.

Почему?

Потому что Гельмут имеет право так думать. И что самое трагичное, он имеет право поступать в полном соответствии с собственными мыслями.

— Хорошо. Значит, завтра?

— Ты не сменил номер?

— Нет, номер прежний.

— Агата созвонится с тобой где-нибудь после обеда, идёт?

— Буду ждать звонка.

Он почувствовал холод, накрывший мои мысли. Не знаю, как, но почувствовал, и сморозил ещё большую глупость, чем можно было предположить: