Наталья Медянская - Ночь упавшей звезды

-- А ты сколь весишь во взрослых кабанах?

-- Ну знаете ли! -- я хряпнула пустым кувшином об пол: -- Нашел с чем сравнить!

-- А что? Между прочим, кабан тяжелее!

Этого я не вынесла, вскочила, покачнулась, и, скрипнув зубами, в обход симуранчика зашагала к выходу.

-- Эй-эй! -- возмутилась птица. -- Это вы куда? А ну вернитесь!

Он лениво шевельнулся и переполз, загораживая мне дверь.

-- Мгла... Опять обиделась... -- растерялся Сианн.

-- Отойди! -- рявкнула я на Симурга. -- А то мне и в окно вылезти не впервой.

-- Не-а, не вылезешь, -- отмахнулся нахал. -- Не позволю.

-- Леди! -- жалобно воззвал ко мне Сианн. -- Ну скажите хоть, что вас обидело на сей раз?

-- Вы! -- я со всхлипом втянула воздух. -- Уберите хвост!

-- Зачем? -- удивился юный нахал. -- Лежит, никому не мешает...

Сианн покачал головой:

-- А если мы извинимся? Ну... или я за него, -- элвилин кивнул на симурана.

-- Нет, зачем же... не хочу тревожить вашу гордость. Кроме того, мы ведь уже все обсудили?

-- Ну, леди, если я вас обидел -- мне, правда, очень жаль.

-- И мне жаль... -- птенец насупился и жалобно спросил: -- Я вам не нравлюсь? Моё общество вам неприятно?

Мадре вздохнул, встал и, подойдя, обнял меня за плечи:

-- Триллве, сядь, я прошу тебя.

Повернулся к Сианну с приятелем:

-- Ну что вы, как дети, право.

-- Вообще-то я и есть деть... мне только двенадцать... -- смущенно признался симуран. Я засмеялась и присела на его хвост. Нога болела, и плестись до кресла не хотелось, да и вообще...

-- Ну и я вообще-то ваше дитя, мевретт, -- Алиелор ухмыльнулся и тряхнул волосами. -- А если всерьез, то я, правда, не понимаю, чем обидел леди. Но готов извиниться.

Симург покосился на меня, но промолчал. Похоже, решил терпеть и хвостом сильно не дергать, только вилка на конце шевелилась.

Я осторожно погладила симурана по морщинистой шее. Она был теплая.

Мадре присел на корточки рядом со мной и, отодвинув рукой беспокойный кончик хвоста, заглянул мне в глаза:

-- Вот объясни мне. Зачем тебе это нужно? Срываться в Сатвер, подвергать себя опасности?

-- Что вы так его трогаете? -- обеспокоился симуран. -- Там кожа шелушится?

Мы дружно вопрос проигнорировали.

-- Я хочу вам помочь, -- я взяла руки Одрина в свои. -- Я воин. И не стану сидеть ни за чьими спинами. Даже за такой надежной, как твоя, -- закончила шепотом.

-- Я не прошу тебя сидеть за моей спиной. Я просто хочу, чтобы ты не срывалась сию же минуту, -- тихо ответил он. -- И, кстати, хочу сыграть свадьбу до того, как ты умчишься в этот проклятый Сатвер.

Птенец распушился, встрепенулся и прислушался:

-- А меня... меня позовёте?! -- возбужденно требовал он. -- Ну, я не буду много есть, пра-авда...

Помешались они все с этой свадьбой. Я лишь вздохнула, сползая на пол и освобождая дергающийся симуранов хвост. Бедняга с радостью подергал им, убедился, что с хвостом всё в порядке, и обвил им мои ноги. Ну так, чуть-чуть. Чтоб Алиелор не ревновал, но всё же.

Сианн замел под кровать осколки кувшина и взял в руки лютню.

Тотчас же Симург требовательно на него глянул:

-- А... Спой что-нибудь...

-- Что именно?

Я оглядела себя и хмыкнула: вид... вот только для невесты... Особенно бинты.

-- Я не срываюсь, до утра... во-первых... а во-вторых... Одрин, ну разве это важно: жена я или нет? Я все равно... все равно очень тебя люблю.

-- Для меня -- важно, -- он серьезно посмотрел мне в глаза. -- Я, знаешь ли, страшный собственник...

Потом повернулся к птице и торжественно пообещал пригласить ту на свадебную церемонию. Сианн же заиграл негромко:

-- Мне ветер северный спел песню о тебе.

Позволь ее мне повторить теперь.

Прости за дерзость слов и за сиянье глаз --

Все ветер, негодяй, ты мне поверь!

Явился он в ночи, ворвался сквозь окно,

Уселся у камина предо мной.

Сидел, смотрел, как будто ждал чего,

Схватив запястье легкою рукой...

Симуранчик внимал, задумавшись: интересно, а каково это вообще -- полюбить? Вот он почему-то пока пролетел мимо этого... Но довольное мурлыканье "уррр-уррр", зародившееся глубоко внутри серебристого тела, попадало в такт музыке.

А я молчала. В горле застрял комок, даже дышать было трудно, не то, что говорить.

Одрин с пониманием посмотрел на меня и ободряюще улыбнулся. Потом тихо сказал, повернувшись к Сианну:

-- Сын, прости меня. Я был полным идиотом.

Сианн кивнул, не прерывая пения, глядя на огонь, танцующий фарандолу в камине:

-- ..."Ну, что, дружок, -- спросил он, наконец, --

О ней все грезишь тихо по ночам?"

"О ком о ней, что знаешь ты, певец?"

И холод по моим прошел плечам.

Но ветер рассмеялся мне в ответ,

И лютню взял, запели девять струн.

Слилось все в танец бешеный вокруг --

И треск огня и строки древних рун,

И шторы на окне, и в ножнах меч

И с элем на столе большой кувшин...

Но громче пения ветра с тонких губ

Сорвался стон...

Я с трудом встала, опираясь на плечо Одрина:

-- Хорошо. Я стану вашей... твоей женой.

Мне было страшно и хотелось спасаться бегством. Симург же, казалось, был полностью счастлив. Он привалился к теплому боку друга и весь обратился в слух, периодически забывая дышать. Серебристые большие глаза словно видели то, о чем пел "Алёр".

-- ...А ветер улыбнулся и ушел

И за собой не затворил дверей...

А песня пелась, Дева, о тебе,

О глубине озёр в твоих глазах,

Что будто сказка, далеки теперь,

О рыжих, пышных, медных волосах...

Ту песню в памяти своей храню

И повторяю ежечасно про себя.

Но спеть ее тебе -- увы --

Прости, прости, не смею я...

Сианн закончил петь и, прижав струны рукой, склонил голову.

-- Поздравляю, отец, -- сказал он негромко.

-- Спасибо, сын -- тихо ответил Одрин, потом обнял меня, закрыв глаза, вдохнул запах моих волос. Отстранился и потянул за цепочку, висевшую на шее. Мгновение спустя на его ладони лежало узкое серебряное кольцо, по ободку которого струилась вязь древних рун.

-- Дай мне руку, Триллве, -- почему-то враз севшим голосом произнес он.

Я послушно протянула руку.

Сианн усмехнулся, похоже, что-то вспомнив. Буркнул: "Это у нас семейное". Я передернулась под его брошенным искоса взглядом.

Симуранчик тоже с интересом наблюдал за происходящим, однако подать голос не рисковал. Может быть, думал, что любовь и следующее за ней обручение -- это что-то такое, чего ум подростка, да еще и не человека, не в силах полностью понять и осознать...

Кольцо охватило палец прохладно и почти невесомо.

В Сатвере придется бинтовать... такое украшение сделать человеческим рукам не под силу -- я это понимала. И... слезы посыпались из глаз крупным горохом. Я быстро опустила голову. Несколько слезинок упали все же на руки мевретта.

Одрин перевернул мою руку, поцеловал ладонь и, подняв за подбородок мою опущенную голову, пристально посмотрел в заплаканные глаза: