Макс Фрай - Пять имен. Часть 2

Имхотеп же, хочу похвалить его, с охотой рассказывает мне то, что обыкновенно скрыто от взгляда купца, путешественника, воина и даже наместника. Многое кажется мне странным, но я склонен отнести это к моему воспитанию, в уважении к закону, Империи и установлениям римского народа и сената. Здешние же жители повинуются старинным суевериям, верят в божественность фараонов, и до сих пор признают скорее авторитет жрецов, нежели власть Рима.

Один случай, о котором рассказал мне Имхотеп, как нельзя лучше говорит о замкнутости жреческого сословия и о том, каких трудов будет стоить нам заслужить их доверие. В правление Веспасиана, и как раз незадолго до его последнего визита в Египет, собралась в городе Мемфисе коллегия жрецов ("входящих во внутреннее святилище"), собралась тайно, подобно злоумышленникам, и обсуждала всего один вопрос: плачевное состояние религии после гибели последнего из Птолемеев и установления римского владычества. Как часто бывает в подобных обстоятельствах, много говорили о грехах, нарушении заветов предков, древних зловещих пророчествах и тому подобном, причем каждый приводил примеры на свой вкус — и грехов, и пророчеств. Были среди собравшихся люди достойные, предлагавшие разумные меры, как подобает государственным мужам: обучение молодежи, щедрые дары и празднества, и даже обращение к принцепсу с просьбой о помощи — каковую они, несомненно, получили бы от такого образованного и веротерпимого императора, каким зарекомендовал себя Веспасиан. Но, как часто бывает в подобных собраниях, — свидетельства Саллюстия Криспа, хоть и относящиеся к другим временам и другому народу, тому подтверждение — верх взяли наиболее непримиримые и упрямые. "Не позволим варварам", — так они называют нас, — "осквернить наших богов и прочесть наши священные рукописи", — таково было общее решение. И что же, спросишь ты? каким образом можно этого добиться, если рукописи их хранятся в сотнях храмов по всей провинции, а некоторые — в Александрийской библиотеке, где всякий, кому заблагорассудится, может читать их в своё удовольствие?

Однако решение было найдено, и, хотя я не мог удержаться от смеха и изумления, услышав о нем, вскоре должен был признать, что оно не так уж и неразумно. Как ты знаешь, дорогой Антоний, священные книги в Египте писаны древним языком, и уже в наше время немного найдется образованных людей, способных бегло их читать. Переводы же древних текстов на языки нынешние никто не делал за ненадобностью — посуди сам, зачем были бы нужны они в изложении на греческом или латыни? Пользуясь этим обстоятельством, коллегия решила составить переводы, по видимости верные, а по сути совершенно ложные, чтобы тем самым запутать всякого, кто предпримет попытку разузнать их тайны.

Мало того, что они решили исказить имена всех богов, не убоявшись святотатства. Неверно были переведены и названия городов и храмов, а чтобы еще больше запутать будущего читателя, решено было внести хаос в географические описания. Так, вместо водного пути вверх по реке, три дня, говорилось о пешем походе длиной в неделю. Стороны света, названия городов, имена деревьев, скотов и птиц, правители и эпохи, времена года и соседствующие страны — всё должно было быть тщательно зашифровано. Горы и пустыни, оазисы и реки следовало обратить в противоположность, сохраняя, однако, связность и видимость правдоподобия.

Излишне говорить, что подобный замысел требовал труда почти непосильного, тем более что иные хотели перевода на греческий, а другие — на нынешний язык, который в ходу среди здешней публики. Имхотеп сообщил мне, что в качестве пробы удалось, потратив около года, составить переводы некоей филиппики в адрес фиванского жреца бога Анубиса, отчего она обратилась в панегирик одному из правителей не столь давнего времени. И сама она, и оба перевода были затем высечены на камне, однако дальше работа не пошла, поскольку произошли изменения в коллегии жрецов, и от замысла отказались.

Этой и подобными историями Имхотеп развлекает меня в часы досуга, довольно редкого в моей нынешней жизни. Напиши мне, оставил ли ты свои сельскохозяйственные опыты? Мечтаю приехать на твою виллу и сам увидеть сады, о которых ты писал мне в прошлый раз. Будь здоров".

Вадим прочитал письмо вслух и положил листочки на стол.

— Ты понял, о чем это? — спросил он страдальчески.

— Неужели…?

— Да, это Розеттский камень, — отвечал Вадим.

Я потянулся за бутылкой виски и налил себе полный стакан. В голове был полный сумбур, какой-то голос отчетливо произносил "Как же так?"

— Но ведь по этому камню расшифровали все египетские документы? Так, значит, всё, что мы знаем, — это полная лажа? — спросил я потерянно, отпив полстакана.

— Да сколько этих документов-то, — отвечал Вадим. — Помнишь, в "Игре в бисер" упоминается человек, который перевел всю древнеегипетскую литературу на санскрит? Всего за тридцать лет.

— Да, конечно. Но ведь, — я никак не мог поверить в новый мир, который передо мной открылся, — не всл же они успели переврать?

— Неважно, что они успели, — потом египтологи закончили работу, — отвечал Вадим. — Если у тебя есть текст с пропущенными словами, они восстанавливаются уже почти однозначно.

— Погоди! — вспомнил я. — Это же инсула! Как раз этим занимался Шень. Ты не пробовал?..

— Пробовал, — отвечал Вадим со вздохом. — Что с ним толку разговаривать, с теоретиком хреновым. Он проработал неделю, и сообщил, что известный корпус египетских текстов имеет не меньше десяти миллиардов осмысленных расшифровок — если исходно мы не знаем ни одного слова…

Я налил нам еще по полстакана, и мы помолчали, совершенно раздавленные таким числом.

— Хуже того, — продолжал Вадим, — эти расшифровки создают… как это он назвал, забыл слово… континуум смыслов.

— Это значит, — прокомментировал я, совсем уже безнадежно, — что смысл там не просто какой угодно, а с любыми оттенками. И… что ты теперь собираешься делать? Это же надо немедленно опубликовать!

— Вот уж нет, — отвечал Вадим. — Сразу видно, что ты ничего не понимаешь в истории!

Я действительно не понимал, и отчаянно пытался убедить его, но Вадим объяснил мне, в чем дело, — не сразу, мы еще долго говорили об этом, и в тот вечер, и позже, по телефону и при встречах.

История, которую мы знаем, и история, которая была реально, — неизбежно различаются. Пусть даже все наши документы точны — мы никогда не будем знать всех подробностей былых эпох, их слишком много, и чтобы собрать и проанализировать всё, нужно прекратить ход современной истории. В такую ловушку, если помните, попал герой Борхеса — Фунес, чудо памяти, который тратил несколько дней, чтобы вспомнить один. Документы содержат ошибки, пропуски, сознательные искажения, недомолвки, они несут отпечаток эпохи, стиля автора, его предубеждений и просто словарного запаса. Материальные свидетельства разрушаются, гибнут, выцветают или окаменевают, теряют значение и приобретают иной смысл в новом контексте. История древнейших царств изучается в древних и становится частью их истории, и так продолжается до наших дней. Подражание старине становится фактом современности и определяет ее лицо: Цезарь вдохновляется биографией Александра и совершает героические поступки, и неважно, существовал ли Александр на самом деле, или это выдумка времен Птолемеев.