Макс Фрай - Пять имен. Часть 2

Как-то раз, весенним утром, думая, что никто не слышит его, Гуалтьеро молился вслух перед домашним Распятием, говоря такие слова:

— Верую, Господи, что посылаешь мне суровое, но посильное испытание, но молю Тебя, смилуйся надо мной, всю чашу ада я вкушаю по ночам без остатка, я пожелтел и высох, мой язык покрылся налетом, моя бедная голова переполнена призраками и сладостный час дремы стал для меня преддверием изощренных мук, я просыпаюсь от собственных воплей и мертвенного пота! Пощади меня, Господи, как завидую я тем, кто не помнит сонных видений своих…

Меж тем некий человек вошел в аптекарскую лавку и, нечаянно услышав сетования юноши, сказал ему:

— Мнится мне, что я знаю средство от твоего недуга.

Гуалтьеро сказал ему, в великом смущении.

— Я выдал свое горе невольно, боюсь, что ничто не поможет мне, кроме смерти. Но смерть — это сон, от которого нет пробуждения, и стало быть — не поможет и смерть.

Вошедший продолжал:

— Не отчаивайся, мы встретились в добрый час. Меня зовут мессер Риккардо, я переписчик и миниатюрист, и многие годы провел в уединении, читая старинные книги. Слушай же: дождись ночи, когда нарождается новый месяц, сорви в лесу три ветки папоротника. Одну брось в огонь, другую в проточную воду, а третью положи под подушку и сохраняй мужество даже во сне. Как бы ни было страшно видение — в нем подчас заключена крупица прекрасного. Дотронься до того предмета или человека, который тебе придется по нраву во сне и скажи: «То, что я вижу, я вижу во сне, но ты наяву приходи ко мне».

С этими словами мессер Риккардо удалился. А Гуалтьеро поначалу принял мессера Риккардо за безумца и горько посмеялся над его советом.

Вскоре, истомленный бессонницей, Гуальтьеро отчаялся и сделал все так, как советовал ему мессер Риккардо.

В первую ночь ему привиделось лобное место, скользкое от сукровицы, и палач, готовый отсечь ему голову дорогим дамасским мечом.

Но Гуалтьеро успел коснуться меча и произнести заклинание, после чего мирно проспал остаток ночи. Каково же было его изумление, когда наутро он обнаружил в изголовье роскошный меч, украшенный каменьями немалой цены.

Во втором сновидении его преследовал уродливый всадник на прекрасном коне аравийской породы, наутро драгоценный вороной жеребец оказался в бедной конюшне Гуалтьеро.

Третья ночь прошла для сновидца в гнетущем блуждании по безвыходным подземельям, низкие своды грозили обрушиться и раздавить Гуалтьеро, из последних сил он ударил кулаком в стену, и под ноги ему хлынул поток золотых монет и каменьев.

С колдовскими словами на устах Гуальтьеро очнулся в своей постели, и едва смог выбраться из-под сияющей груды неожиданного богатства. Но обретенные сокровища не радовали Гуалтьеро, ведь нажиты они были неправедно, и Гуалтьеро не ведал, как охранить коня, меч и золото от воров, как распорядиться добром, к тому же он боялся расспросов отца, человека честного и богобоязненного.

Так что явление золота лишь испугало Гуалтьеро. На четвертый вечер в лавку вошел карлик в красной куртке и пронзительным голосом сказал Гуалтьеро:

— Сер Гуалтьеро, мой господин, властелин королевства сновидений опечален потерями, которые понесла его казна и дворец. Вы, смертный флорентинец, присвоили себе несравненный меч и коня, скачущего быстрее, чем красавица меняет возлюбленных — а значит — быстрее всего на свете. Но вам этого показалось мало: нынешней ночью вы опустошили дворцовую сокровищницу.

Гуалтьеро воскликнул, грозно наступая на карлика:

— Так вот как, вы обвиняете меня в воровстве, но сами воруете ночной покой несчастных жителей земных! Вы маните нищего краюхой хлеба, а просыпается он с пустыми руками, вы позволяете распутнику блудить в сонных грезах с чистейшими женщинами, вы отравили мою юность, насылая на меня тварей из преисподней и беспокойных обитателей склепа! Вам ли упрекать меня, воры, лжецы, чей хлеб — обман, а вода — лукавство, ваш властелин истязал меня, мучил, дразнил, пил кровь из моего сердца и слезы из моих глаз. На каждый удар я отвечаю двумя. Осиное гнездо — ваше королевство, и в его реках течет не нектар забвения, но луковый сок!

Карлик же молвил:

— Я пришел, как друг. Мы хотим заключить с вами договор. Вы вернете нам все, чего мы лишились и поклянетесь, что не унесете больше ни одной вещи, принадлежащей нам, а взамен мой властелин будет посылать вам только приятные и радостные сны.

— Идет. — сказал Гуалтьеро. Карлик поклонился и покинул лавку, вместе с ним неведомо куда исчезли меч, конь и золото. Теперь Гуалтьеро с нетерпением ожидал вечернего колокола, возвещающего закрытие лавок и тушение огней, ведь сновидения, посещавшие его, были прекрасны, как праздник Пятидесятницы, легки, как пасхальные качели, благоуханны, как салернский базилик.

Так он был счастлив три года кряду.

Однажды, в ночь под пятницу, Гуалтьеро увидел себя посреди цветущего луга. Рядом с ним на цыпочках шла обнаженная девушка, одетая в наготу свою грозную и царственную, как в доспехи.

Голова ее клонилась под тяжестью венка из виноградных лоз, гроздей и темной зелени остролиста, а на голенях звенели на разные лады серебряные колокольцы, цепочки, кольца и увясла. Гуалтьеро целовал ее горячие пальцы, не пренебрегая и иными прелестями, позлащенными полуденным солнцем его снов. Ему чудилось, что душа девицы сияет сквозь фруктовую мякоть ее плоти, словно пламя в сосуде иранского хрусталя. Он все больше опьянялся любовью и шептал сквозь сон:

— Помедлим, красавица. Я знаю, что тебе нет равных ни во Флоренции, ни в иных городах, но ты всего лишь греза, сновидение, мираж души моей, дуновение соблазна, прихоть играющего Божества. Стоит мне обнять тебя, удариться плотью в плоть твою, как я проснусь и никогда более не увижу тебя, воплощенная земная красота, порождение дремлющего духа.

Девица отвечала, танцуя будто пылинка в солнечном луче на рассвете:

— Разве ты забыл слова мессера Риккардо. Что стоит тебе произнести их и познать сладость пробуждения на одном ложе со мной в преддверии голубиного дня, входящего в ворота Флоренции вместе с громом колоколов всех ее башен, церквей и монастырей?

Гуалтьеро возразил:

— Но я дал слово никогда не уносить из королевства сновидений ни одной вещи.

Девица рассмеялась:

— Разве девушку, которая полюбила тебя, можно назвать вещью? Я разделю с тобой ложе и заботы, мед и перец, я — легкое облачко, тающее в вышине, которое мечтает обрести живую плоть. Я люблю тебя. А любовь стоит выше клятв.

Услышав это, Гуалтьеро возрадовался, не помня себя, поцеловал девицу и произнес:

— То, что я вижу, я вижу во сне. Но ты наяву приходи ко мне.

Все произошло так, как обещала девица — Гуалтьеро пробудился рядом с ней на общем ложе и насладился утренними ласками ее.