Брайан Толуэлл - Неподвластный богам

– Терпению моему пришел конец, – объявил Конан своим вельможам, едва лишь заявившись в Тарантии. – Тараск перешел все границы. Он забыл кровавые уроки Львиной долины. Если не проучить его сейчас, он обнаглеет еще больше. А потому – я иду войной на Немедию!

Вельможи возбужденно перешептывались, переваривая королевскую волю. Наконец граф Троцеро устремил ясный взор к огромному золотому трону, на котором развалился черноволосый великан, и воскликнул:

– Веди нас, государь! Мы проучим немедийских собак!

Придворные поддержали графа. Каждый из них старался быть в первых рядах объявленной кампании. Один лишь канцлер Публио хранил задумчивое молчание. Конан заметил это.

– А ты, Публио? Не согласен со мной? Канцлер тяжело вздохнул.

– Государь, наша казна не выдержит большой войны. Тараск трижды достоин смерти, это правда. Когда на свете живут такие люди, начинаешь сомневаться в мудрости пресветлого Митры. Но, мой государь, стоит ли затевать войну из-за одного лишь Тараска?!

– А иначе такие дела и не делаются! – воскликнул генерал Просперо, не дав Конану ответить. – Чтобы одолеть короля, необходимо разгромить его армию! Если ты не знаешь этого, Публио, не берись судить. Я же вот не лезу в твои свитки!

Краска залила пухлое лицо достойного канцлера.

– Мои свитки! – в волнении произнес он. – Вам бы лишь мечом махать, вояки! Король поставил меня следить за казной, и я еще раз скажу: казна не выдержит большой войны! Можете рубить мне голову, но и на эшафоте я повторю еще и еще: казна не выдержит большой войны!

– Успокойся, Публио, – властно молвил Конан, – пока я король, не видать тебе эшафота. Но войной на Тараска я все же пойду, а ты, будь так добр, отыщи для этого деньги. Хотя бы продай этот треклятый трон – он мне не нужен!

– Мой государь, – не сдавался канцлер, – не проще ли прибегнуть к помощи людей, которые… э-э-э… ну сами знаете, в Немедии немало недовольных правлением Тараска.

– Уже пробовали, – высокомерно возразил Просперо. – Заговор провалился, а претендент на Трон Дракона, Квинтий Латорт, погиб.

– Ну а если нанять… – опустив глаза, начал Публио, но тут уже сам Конан в гневе поднялся с трона и воскликнул:

– Ты спятил, канцлер?! Да за кого ты меня принимаешь? Понятно, услуги наемных убийц обойдутся для казны стократ дешевле войны с Немедией. Но где это видано, чтобы Конан Аквилонский платил за цареубийство?! Нет, я прикончу Тараска в честном бою! Войны не миновать. Даю всем три дня на сборы. Это мое последнее слово! А сейчас – сейчас оставьте меня одного. Мы еще поговорим с тобой, Публио.

Понурив голову, канцлер последним покинул тронный зал, оставив киммерийского гиганта наедине со своими мыслями.

Обширное поместье Эритея, барона Фланского, раскинулось на берегу могучего Хорота и скорее напоминало укрепленный город-порт, нежели виллу богатого дворянина. Громадный, вычурный, украшенный лучшими ваятелями Аквилонии, Немедии и Офира, дворец Эритея бросал вызов вековому придворному этикету. Белоснежные мраморные колонны смотрели на роскошную рукотворную гавань, в которой почитали за честь останавливаться корабли, держащие путь в стольную Тарантию и далее – в Пуантен, к аргосской границе, в Мессантию и к Западному морю.

Владетель поместья воистину был человеком незаурядным. Отпрыск разорившейся купеческой фамилии, он сумел пройти путь от уличного торговца пряностями до гордого дворянина, одного из богатейших вельмож Аквилонии. Всюду, где ступал Эритей, неизменно раздавался звон денег. Он умел извлекать выгоду из всего – из войны и мира, из голода и переизбытка зерна; безумное правление, равно как и мудрое, сулило ему новые барыши. Когда отошел в иной мир король Вилер, слывший покровителем Эритея, и на Рубиновый Трон вступил безумный Нумедидес, над головой купца стали сгущаться тучи. Жадный и завистливый Нумедидес не мог не положить глаз на несметные богатства купца. Однако вместо того, чтобы, собрав золото и драгоценности, в спешке бежать из Аквилонии, Эритей явился ко двору безумного короля. Сладкие, льстивые речи лились из уст купца подобно золотым ручейкам в его бесчисленных закромах. Эритей подарил Нумедидесу – не в казну, но в личную собственность короля! – три четверти своего состояния. Так Эритей стал лучшим другом монарха. В припадке необузданной радости Нумедидес предложил купцу пост канцлера, но Эритей вежливо отказался и в знак особой королевской милости испросил для себя баронское звание. Нумедидес же, для которого дворянское достоинство не значило ровным счетом ничего, быстро намарал соответствующий рескрипт, присовокупив к баронскому званию ряд выгодных хлебных контрактов. Так или иначе, через год на берегу Хорота, в двадцати милях от Тарантии, уже высился только что отстроенный роскошный дворец, а еще через год здесь появился и речной порт. Королевские слуги больше не беспокоили влиятельного барона; в поместье Эритея царили свои законы, и люди барона не признавали ничью власть, кроме власти владетеля Фланского.

Эритей был первым, кто ссудил деньги новому королю Конану. Герой-киммериец, всю жизнь презиравший толстобрюхих купцов, никогда не державших в руке доброго меча, поневоле проникся уважением к человеку, о котором говорили, что Митра обвенчал его с Удачей. Денежный мешок Эритея не раз выручал Конана, но особенно – после немедийского нашествия. Когда орды Тараска покинули страну, потребовалось много золота, чтобы восстановить разрушенное и, более того, отстроить Аквилонию заново. На благое дело Эритей не жалел денег, и они, словно заговоренные, удвоенным потоком возвращались к нему. Сейчас Аквилония снова стояла на пороге большой войны, и личная яхта барона Фланского отправилась в Тарантию – завтра должна была состояться встреча Эритея с канцлером Публио. Когда на горизонте маячит нечто грандиозное, место Эритея было возле трона короля.

Спустя четыре часа после отбытия барона над белоснежным дворцом уже парила ночь. В портовой гавани было непривычно тихо. Не порхали вдоль пристани «ночные бабочки*, высматривая клиентов, не была слышна обычная перебранка вахтенных, не было видно и знаменитых, славящихся своей неподкупностью, стражников барона. Однако всюду были заметны следы неясной борьбы; тут и там валялись мечи и пики, обрывки одежды, а на вдающемся в реку узком пирсе стоял одинокий солдатский сапог, и через его рваную подошву в черные воды стекала темно-рдяная жидкость…

Хотя все окна дворца были ярко освещены, признаков жизни не было заметно и в нем. Стояла зловещая, беспощадная тишина, тем более пугающая, если учесть, что барон Фланский слыл человеком общительным, любителем шумных компаний; балы и приемы в доме барона не прекращались обычно до самого утра. К тому же давеча в гости к барону Эритею приехал старый друг, соратник по купеческому промыслу, а ныне офирский виконт, Силмар. Приехал с красавицей женой, двумя дочерьми и целой кавалькадой слуг и друзей. Невозможно было поверить, чтобы вся эта орава сейчас мирно спала, вдыхая во сне волнующие ароматы могущей реки…