Оливер Джонсон - Полунощная Чудь

И опять, опасность была позабыта, на время. Пока староста и остальные горцы готовили еду, остальные отправились к реке, чтобы наполнить меха водой и поплескаться. Пока одни встали на колени перед рекой и пили, а некоторые мужчины разделись по пояс и мылись в воде, Уртред — ощущая шрамы под плащом — решил подняться немного повыше, туда, где первый из маленьких водопадов образовал небольшое озерцо.

Радостный смех Имуни метался среди крутых каменистых склонов внизу, пока он взбирался наверх. Именно так человек и должен жить? Под теплым солнцем, со звонким детским смехом в ушах? Если так, мир не должен стать плохим местом. Он остановился и посмотрел на солнце. Даже сейчас, в полдень, ему показалось, что легкая дымка застилает его лик, как если бы над ним висела постоянная мрачная тень. Да, в наше время есть причина для страданий: необъяснимая тень над солнцем, тень, которая угнетает людей с того времени, когда она появилась впервые, когда Маризиан пришел на юг. Из-за этой тени так много народу повернулись лицом к Иссу, а другие, вроде него, сражаются за возрождение солнца. Но во что бы человек не верил, с одним спорить не приходится — сейчас в мире не так много счастья, и детский смех звучит все реже и реже.

Он стал взбираться дальше. Пока он шел, с севера прилетел еще один теплый порыв ветра, и Уртред осознал, что почти в первый раз в жизни он потерял душевный покой. Он сделал выбор: отверг искушение Хозяина. Невольно он остановился и поежился. Да, Хозяин искушал его. Но в результате он стал только сильней, а не ослабел. Он не один из тех, кто живет в темноте, товарищи не отвернулись от него. Манихей был прав, они привыкли к маске. Но готовы ли они к тому, что находится под ней?

Теперь он был высоко над дорогой, друзья потерялись в листве под ним. Он остановился у подножия еще одного водопада, рядом с глубоким бассейном. Вода, зеленым каскадом скользившая по мшистым камням, казалось почти неподвижной, настолько гладок был поток. Он стал подниматься по краю водопада вверх, подальше от друзей. Потом перед ним оказался еще один небольшой бассейн, который питался водой из маленького ручейка, текшего с каменистого склона. Над водой нависали деревья, отражаясь в спокойной воде. В центре озера, над плавающими листьями кувшинок, гудели стрекозы, и он увидел, как оранжевая рыба промелькнула над камнями, усеявшими ясно видимое дно.

Внезапно его обеспокоила тишина. Не зашел ли он слишком далеко? Но, успокоил он себя, Гарадас пока не собирается идти дальше. Через просвет в листьях он посмотрел на юг, на облако — оно все еще висело неподвижно, как если бы теплый воздух успокоил и его. На какое-то время они оторвались от Хозяина Равенспура. И от Фарана, тоже, ведь солнце должно было загнать его под землю.

И здесь, в этом временном затишье, он испытал чувство, которым так редко наслаждался за долгие годы житья в Форгхольме — умиротворение: человек должен жить в тепле, а не напяливать на себя кучу одежды, спасаясь от бесконечного холода, как всегда делал Уртред, начиная с детства. Сильно пахло лесом, и он в который раз удивился этой странной стране. Теплый воздух, пропитанный отчетливым запахом сосны, ароматом травы и цветов, пьянил и кружил голову, как крепкие духи. Разве когда-нибудь он чувствовал себя настолько живым? Сердце сильно забилось в груди, казалось, каждая вена запела, а все шрамы помазали лечебным бальзамом, так что там, где последние восемь лет была только сгоревшая кожа и напряженные до предела нервы, внезапно и непривычно всё расслабилось и успокоилось.

Он не сомневался, что магия, которую Манихей обещал ему, упала на него как манна небесная: Испытание Огнем, контакт с посохом собирателя пиявок. Теперь пришло время для другого изменения, для исцеления. Но и еще кое-что изменилось — внутри него. Спасибо оживляющей силе Талассы: она заставила его жить по-настоящему, так, как он не жил никогда раньше. Он боролся со своим чувством к ней, отгораживался от него, делал все, чтобы не поддаться ему. Теперь он знал, что все напрасно. Это все равно, что спорить с какой-нибудь силой природы, вроде ветра: ты не можешь приказать ему дуть с этой стороны, а не с той, или сильнее, чем он дует; так и его сердце. Всю свою историю человечество было заложником этой силы, и не имеет значения, хочет ли его сознание примириться с ее существованием, или нет.

Тут он осознал, что стоит, не двигаясь, уже несколько минут. Вода пела, падая в глубокий бассейн под водопадом. Не думая ни о чем, он снял с себя перчатки и устройство, управлявшее ими, старую кожу и металл, настолько старый, что даже солнечный свет не отражался от него. Он согнул свои изуродованные пальцы рук. И опять почувствовал жизнь на их кончиках, болезненную жизнь, как если бы кончики пальцев снова начали расти, а языки пламени жгли и кололи их. Он изучил эти пеньки. Показалось ли ему, или, действительно, на них появилось намного больше плоти с того момента, когда он в последний раз смотрел на них в башне около Годы?

Тем не менее одного того, что он чувствовал в них что-то еще, кроме боли, было вполне достаточно. Он отбросил плащ и свою короткую тунику, и вошел в прозрачную воду бассейна. Он не мылся уже два дня. Теплый воздух играл на его теле. Холодная вода освежала, и Уртред ринулся в глубину, давая воде обмыть тело. Внутренним зрением он видел, как грязь Тралла, пахнувшая коварной смертью и пеленой повисшая над городом, и грязь Равенспура, воняющая серой, растворяются, уносятся прочь потоком свежей воды. Как он хотел бы, чтобы его брат был сейчас с ним! Он опять погрузился в неизбывную печаль. Тралл убил Рандела, как он убивал все, что было хорошего в этом мире.

Отрезвленный воспоминанием о брате, он выбрался из бассейна, серебряная вода скатывалась с его тела, покрытого шрамами. Он взглянул на них — знакомое зрелище, но сегодня что-то изменилось, или нет? Уртред стал внимательно разглядывать собственную грудь. Восемь лет назад, когда Ожог обнажил мускулы и кости, кусочки плаща, который был надет на нем, вплавились в его плоть. Он помнил, как Манихей болезненно удалял пинцетом нитку за ниткой, а он лежал, и весь мир вокруг превратился в боль. Но сегодня красные выделяющиеся рубцы выглядели почти зажившими, во всяком случае значительно менее страшными, чем он их помнил.

Уртред протянул палец, осторожно потрогал один из них: и почувствовал слабое прикосновение. Торопясь, он ощупал пальцами все тело — да, хотя и не очень заметно, но, похоже, вся обожженная область стала менее горячей. Он встал на колени на берегу подальше от водопада, там, где вода была совершенно спокойной и посмотрел вниз: в свете полуденного солнца отражение его лица было отчетливо видно. И здесь тоже были изменения. Кошмарные рубцы на щеках разгладились, изорванное мясо на носу и вокруг рта выглядело намного менее страшно. Он поднял руки к голове и почувствовал мягкий пушок — в первый раз за восемь лет на голове выросли волосы.