Дэвид Фарланд - Братство волка

Миррима взяла дары у матери и сестер. Мать отдала ей свой ум. Сестры отдали красоту, чтобы она смогла выгодно выйти замуж и обеспечить им безбедное существование.

Но плоды содеянного отдавали горечью.

Сознавая, что поступать так нехорошо, Миррима собиралась сейчас сделать это снова. Иные дурные поступки с каждым разом совершать все легче, но некоторые повторять почти невозможно.

Щенок смотрел на нее своими невинными, любящими коричневыми глазками. И он должен был испытать из-за нее боль, пострадать физически, потерять жизнестойкость — только потому, что полюбил ее, потому что его вырастили для того, чтобы он любил ее и служил ей. Она поглаживала щенка, надеясь успокоить. Он лизнул ее и принялся кусать за рукав.

Миррима пришла сюда одна. Одна, потому что Иом слишком устала и уже легла в постель. Одна, потому что стыдилась того, что собиралась сделать, пусть даже ее и чествовали нынче все рыцари Гередона.

У маленького старичка, главного Способствующего герцога Гровермана, были мудрые глаза и белая борода, ниспадавшая на грудь.

Он осмотрел форсибль, который дала ему Миррима. У этих маленьких железных палочек один конец служил рукояткой, на другом же было клеймо — руна атрибута, для передачи которого предназначался форсибль.

Работа Способствующего требовала не очень большой магической подготовки, зато долгого обучения. Старичок внимательно рассмотрел руну жизнестойкости, отлитую из кровяного металла. Затем при помощи крохотного тонкого напильника принялся подтачивать ее, держа форсибль над миской, чтобы не потерять ни одной драгоценной крошки — их можно было использовать еще раз.

— Кровяной металл мягок, легко мнется, — сказал он. — Надо было хранить его аккуратнее.

Миррима кивнула вместо ответа. Эти форсибли проехали уже не одну тысячу миль. Не удивительно, если и помялись немного. Случалось, что Способствующим приходилось их вовсе расплавлять и отливать заново.

— Но рисунок прекрасный, — примирительно пробормотал старик. — Этот форсибль делал Пимис Сашерит из Дхармада, сразу видна рука гения.

В нынешние времена редко кто отзывался с похвалой о жителях Индопала. Слишком долго два народа воевали между собой.

— Держите его крепко, — сказал старик. — Не давайте шевелиться.

И Миррима прижала щенка, а Способствующий прижал к его тельцу форсибль и высоким голосом запел песню, похожую на птичьи трели.

Вскоре форсибль начал светиться, запахло горящей плотью и шерстью. Щенок завизжал от боли, Миррима крепче стиснула сто лапки, чтобы не вырвался. Он укусил ее, и Миррима прошептала:

— Прости меня. Прости.

Тут форсибль раскалился добела, и щенок отчаянно завыл.

Остальные трое щенков бродили вокруг, нюхая ковер в поисках чего-нибудь съедобного. И когда бедолага завыл, один из них подбежал к Мирриме и начал лаять на Способствующего, готовый напасть на него.

Способствующий отдернул форсибль. Помахал им, проверяя готовность руны, и в воздухе соткался световой рисунок, оставляемый исходившим из нее лучом. Старик разглядывал полоски света, оценивая их толщину и ширину.

Затем, удовлетворенный, подошел к Мирриме. Она обнажила ногу чуть выше колена, выбрав место для клейма там, где его будет скрывать от глаз одежда.

Способствующий прижал форсибль к ее ноге, и раскаленный металл обжег кожу.

Несмотря на боль, Миррима испытала экстаз. Ощущение внезапно прихлынувших бодрости и энергии вытеснило все прочие чувства.

Она никогда прежде не брала даров жизнестойкости и не представляла себе, как это приятно. Ее даже прошиб пот. Переживание было невыразимо сладостным. И, пытаясь справиться с эйфорией, она опустила глаза на щенка, которого держала на руках.

Он лежал неподвижно, совершенно измученный.

Всего минуту назад глазки его горели от возбуждения. Теперь они стали пустыми. Увидь она такого заморыша среди прочего помета, единственное, что пришло бы в голову — утопить его, чтобы избавить от мучений.

— Вот и все, давайте я отнесу его на псарню, — сказал старик.

— Нет, — ответила Миррима, хоть и боялась показаться дурой. — Еще не все. Позвольте, я его немножко приласкаю.

Щенок отдал ей так много, и ей хотелось хоть что-то дать ему взамен, не бросать сразу на попечение чужих людей.

— Не тревожьтесь, — утешил ее Способствующий. — На псарне работают добрые дети. Они не просто кормят собак. Будут любить его, как своего собственного, и вряд ли ему понадобится жизнестойкость, которую вы забрали.

Мысли Мирримы путались. Ей нужна была эта жизнестойкость, чтобы без устали упражняться в стрельбе, стать хорошим, выносливым воином. Она взяла на себя этот грех, чтобы помочь своему народу.

— Хоть подержу немножко, — сказала она, почесывая белую грудку щенка.

— Этот, который лаял на меня, тоже готов отдать дар, — сказал Способствующий. — Возьмете сейчас?

Миррима посмотрела на щенка у своих ног. Он ответил ей преданным взглядом и завилял хвостом. У него было сильное чутье.

— Да, возьму сейчас.

Миррима получила дар чутья, и мир изменился.

Только что все было как всегда, и вдруг — словно сдернули невидимую завесу.

Запах паленой шерсти в комнате, смешанный с запахами свечного воска, пыли, извести, мяты, которой были усыпаны полы башни, стал невероятно острым. Она чуяла даже теплый запах щенячьего тельца.

Мир стал другим.

Получив жизнестойкость, Миррима ощутила такую бодрость, словно только что проснулась. Получив же чутье, она вышла из башни в мир… словно заново сотворенный.

От конюшен доносился густой дух лошадей, а свежезажаренным мясом пахло так, что рот ее тут же наполнился слюной.

Но сильнее всего взволновал ее запах людей. Оставив щенков со Способствующим, она вышла во двор, где полчаса назад были погашены все костры. Их велел погасить Габорн, прежде чем начал обсуждать с лордами предстоящее сражение с Радж Ахтеном.

Она пробиралась в темноте среди воинов, которые, покончив с ужином, укладывались на ночлег, расстилая на земле одеяла.

От каждого из них исходило совершенно восхитительное сочетание запахов: промасленного металла, земли, лошадей, шерсти, пролитой на одежду похлебки, крови и самого мужского тела, пота и мочи.

И каждый запах она ощущала в сто раз сильнее, чем прежде. Многие были незнакомы и чужды для несовершенного человеческого чутья: запах травы, по которой ступали когда-то башмаки, запах пуговиц из слоновой кости, краски, что использовалась для одежды и кожаных ремней. Она обнаружила, что темные волосы и светлые волосы пахнут по-разному, что от человека пахнет едой, которую он ел, может быть, еще утром. Ей предстояло узнать еще сотни и тысячи неизвестных доселе ароматов. И люди манили к себе как-то по-иному, не так, как раньше.