Влад Вегашин - Почерк Зверя (СИ)

— Потому что сейчас я должен вывести тебя отсюда в ментал. И ты должна, связавшись с Мантикорой, объяснить ему, что произошло до того, как жители деревни сцепятся с ничего не понимающими наемниками, которые еще не успели придти в себя достаточно, чтобы осознать произошедшее.

— Вывести в ментал? А сейчас мы где? — она удивленно огляделась.

— Сейчас мы в твоем подсознании. Мне удалось проникнуть сюда, но я не уверен, что смогу помочь тебе удержаться в ментале после того, как ты придешь в себя.

— Раанист, я не понимаю, — чуть не плача, проговорила Арна. — Зачем мне приходить в себя, чего там может быть такого страшного, и…

— Во-первых, тебе сейчас очень больно. У тебя глубокая и серьезная рана, немалая кровопотеря, и так далее. Во-вторых, перейти в ментал отсюда ты не сможешь, значит, сперва придется вернуться в тело. Из «во-первых» и «во-вторых» следует, что тебе придется сосредоточиться и выйти в ментал в тот момент, когда тебе очень, повторяю, очень больно!

— Я справлюсь, — уверенно заявила Танаа. Мысль о том, что может произойти у деревни между ничего не понимающими наемниками, и озлобленными жителями, готовыми драться до конца, вызывала только одно желание — ни в коем случае этого не допустить!

— Я надеюсь. Ты должна придти в себя, выйти в ментал, связаться с Мантикорой, и предупредить его о том, что наемники больше не враги, а потом в кратчайшие сроки добраться до деревни, и спасти Гундольфа. Только после этого ты можешь позволить себе… сама узнаешь, в общем.

Только тут девушка поняла, что было не так в Раанисте. Дракон разговаривал с ней сухо, сдержанно, и без обычной теплой покровительственности. Он говорил с ней, словно с… чужой.

— Что случилось? — холодея, спросила Арна. — Раанист, что случилось?

— Поймешь. Очень скоро поймешь. Но сперва ты должна спасти своих друзей, — ответил он, и поднялся, расправляя крылья. — Сейчас я помогу тебе вернуться в тело. Готова?

— Да, — тихо сказала она.

— И запомни — ты не имеешь права умирать. На тебя возложено слишком много надежд, и слишком многие уже вверили свои жизни в твои руки. Ты не имеешь права умирать, как бы ты этого не хотела.

Дракон поднял крылья, сложив их за спиной, вскинул голову, и произнес несколько слов на неизвестном Танаа языке. Ее плечо пронзило обжигающей болью, Арна схватилась за это напоминание о физическом мире, почувствовала, что ее словно бы выталкивает из такого ласкового и спокойного беспамятства… и закричала, когда боль, перейдя на физический уровень, стала почти невыносимой.

— Почему она пришла в себя? — донесся словно сквозь толстую ткань обеспокоенный голос Эстиса.

— Не знаю. Но не думаю, что это надолго — скоро бедняжка потеряет сознание от боли. Хуже всего то, что клинок, которым ее ранили, был отравлен, и…

Голос лекаря становился все глуше — Арна поняла, что снова проваливается в забытье. Чудовищным усилием воли она заставила себя сосредоточиться, и перейти на ментальный план.

Здесь боль мгновенно ослабла, но не утихла полностью. Танаа прекрасно понимала, что времени у нее в обрез — в любой момент боль может вернуться, и тогда она просто не удержится в ментале. Собрав все свои силы, она привычно уже потянулась к Мантикоре.

— Талеанис, как ты?

— Пока что жив. Но это ненадолго, — сумрачно отозвался полуэльф.

— Я убила Птицу, — коротко бросила девушка, понимая, что времени на объяснения нет.

— И что? — безразлично спросил Мантикора, и Арна почувствовала, что он уже настолько приготовился умереть, что даже не был в состоянии полностью осознать ее слова, и сделать вывод.

— Наемники больше не подконтрольны ему, — выдохнула она. — Они не будут на вас нападать, если вы не нападете первыми. Просто подождите немного — они сами все поймут. Разве сейчас они не стоят перед воротами, не стреляя и не нападая? Разве по ним не видно, что все они — в замешательстве?

Талеанис вздрогнул, отгоняя наваждение, и присмотрелся к возглавлявшему противников северянину. На обветренном лице воина застыл всепоглощающий ужас, он сжимал кулаки так, что костяшки побелели, и явно не собирался отдавать приказа о наступлении.

- Кажется, ты права, — отозвался он. — Но что делать с Гундольфом?

— Что с ним?!?

— Он собрался сотворить какое-то страшное заклинание, и говорил так, будто его не переживет… Я не разбираюсь в магии, но, кажется, если действие заклинания уже начало проявляться, то его нельзя остановить…

— Оно начало проявляться? Как?

— Вокруг Гундольфа — светящаяся алая сфера с золотыми вкраплениями. Уже около десяти минут, и с каждой минутой она все интенсивнее и интенсивнее…

— Ясно, — Арна едва подавила желание выругаться. Она достаточно хорошо знала теорию магии, чтобы понимать, что теперь может произойти. — Талеанис, прошу тебя — докричись до Гундольфа, объясни ему, что наемники теперь наши союзники! И самые лютые враги Левиафана, каких только можно представить! — в плече запульсировала боль, Танаа поняла, что еще немного — и не удержится в ментале.

- При чем тут Левиафан? — обескуражено спросил полуэльф, тем не менее, направляясь к рыцарю.

— Потом объясню, а пока что просто поверь мне…

Ответа Мантикоры девушка уже не услышала — пронзенное словно раскаленной сталью плечо взорвалось ослепительной мукой, и ее вышвырнуло из ментала в измученное тело.

Нельзя терять сознание, — жестко сказала она себе. И услышала свой голос — словно бы со стороны.

— Сколько у меня времени?

— Яд вызовет необратимые разрушения внутренних органов примерно через час, — обескуражено ответил лекарь, меньше всего ожидавший, что пациентка придет в себя, и сможет говорить.

— До деревни всего пятнадцать минут скачки… я успею. Эстис, ты поможешь мне?

— Но, Арна, ты же…

— Нет времени. Ты поможешь?

Вместо ответа граф бросился во двор, приказывая срочно вывести трех лошадей. Орогрим подхватил Танаа на руки, доктор быстро собрал в чемоданчик все свои снадобья и прочие медицинские принадлежности, и уже через пять минут лошади во весь опор несли четырех всадников к деревне.

Эстис, горяча коня, прижимал к себе поминутно теряющую сознание девушку, и проклинал все подряд — Птицу, непонятного Левиафана, ярлигов отравленный меч ныне покойного Неркиса, и самого себя. Орогрим, свято уверенный в способностях сестры, был абсолютно спокоен — она жива, значит, все хорошо. Значит, никто не погибнет, и все будет хорошо… Лекарю просто было страшно, и ничего не понятно — он еще не успел придти в себя после того, как исчезло заклятие лорда, а тут такое… Непонятно откуда взявшийся сын хозяина, эта странная девушка, ухитряющаяся сохранять сознание при такой боли, и приказывающая везти ее в какую-то деревню — причем даже молодой граф ее послушал! В общем, ему было страшно и непонятно.