Маргарита Епатко - Путь Грома

– Ты уж не обессудь матушка, нечего мне взамен оставить, – куры проклятые чем-то заболели, даже двух яиц не снесли за неделю. А мука у меня сама знаешь какая, детки прошлогоднюю привезли, стыдно тебе с жучками отдавать, – она повернулась, чтобы уйти. Но Аграфена остановила ее властным окриком.

– Что значит нечего оставить?! Ты знаешь, просто так я ничего делать не могу, но, – и она хитро улыбнулась, – но кто говорит о муке или яйцах? Коли нет этого, хоть заколку из волос, хоть старую булавку с подола дай.

Старушка растеряно поглядела на женщину.

– Скажешь тоже, булавку с подола. Она ржавая, поди, и не стоит ничего. А вот на-ка, – она вытащила из волос гребешок. – Это пойдет?

– Что ни дашь, все хорошо, – кивнула Аграфена. – И вот еще что, – ведунья встала, порылась на полках и вытащила небольшой глиняный горшочек, запечатанный воском. – Это для кур. В ведре с водой разведи, да в курятнике полей во всех углах. Глядишь, и поправятся.

Старуха, шаркая с поклонами, вышла из избы и направилась к дубовым воротам. Алина приблизилась к скамейке. Взяла старый деревянный гребень с обломанными зубцами, посмотрела на него и брезгливо кинула обратно.

– Вот нищета, – зло пробормотала она. – Сами за лекарством так и шастают, а дать взамен нечего. И чего приперлась?

– А ну, цыц! – жесткий оклик Аграфены хлестнул как кнут. – Никогда не смей так говорить о людях, приходящих за помощью. Наша цель – помогать, если попросят, заботиться если необходимо. На себя посмотри: давно из нищеты выбралась?! Теперь у тебя и новое платье и ботиночки. А ведь это только благодаря людям, которые дают нам что могут.

Алина обернулась и ощерилась как затравленный волчонок.

– Неужели не понимаешь, что ты могла бы жить в богатстве, есть на золоте, иметь много слуг. Всего-то надо установить нормальную плату за твои бесценные лекарства. Хотят быть здоровыми – пусть дают деньги, а не яички со старыми гребешками.

Девочка напряглась, ожидая очередного взрыва гнева. Но не жалела о сказанном. По крайней мере, она высказала, то о чем уже давно думала.

– А если у них не будет столько денег, чтобы заплатить за мою помощь? – Аграфена выглядела на редкость спокойной и у ученицы появилась надежда, что ее поймут.

– Захотят выздороветь, любые деньги принесут. Поверь мне. Скот продадут, избу. А так вот за что работаешь, – она пнула лавку, и деревянный гребешок упал на пол, потеряв еще один из стесанных зубьев.

– А если будет как давеча? – вкрадчиво спросила Аграфена. – Когда меня звали к сироте болящей, что со старым дедом на краю деревни живет. Ты сама видела их убогий домик. Его и не продать. Кто на такой позарится? Девочка там без моей помощи умерла бы. – ведьма внимательно посмотрела на Алину и добавила. – Ты ведь тоже без моего лекарства могла умереть, а родители твои вряд ли бы на него раскошелились.

– Я другое дело, я избранная, – гордо ответила девушка. – Та замухрышка, если б и умерла, ничего бы в мире не изменилось. Одной голодранкой стало бы меньше, – говоря все это Алина вошла в такой раж, что и не заметила, как грозно сдвинулись брови Аграфены, а ее черные волосы, уложенные в косы вокруг головы, вдруг сами спустились на плечи и, извиваясь, расплелись расползаясь по ним. И тогда ведьма, уперев руки в бока, сказала так тихо, что у Алины мурашки пошли по коже.

– Значит ты у нас избранная, а все остальные никто и ничто. Ну-ка давай, девонька. Докажи мне, что ты хоть что-то можешь. Пока что я вижу перед собой только бессердечную наглую девчонку, которая не стоит и сломанного зубца от этого гребешка.

Алина застыла, глядя на хозяйку. Она еще никогда не видела ее такой сердитой. Вокруг головы и рук ведьмы сияли голубоватые всполохи. Большие глаза темнели на бледном от гнева лице. Вдруг раздался свист, и котел с печки пролетел рядом с ученицей, врезавшись в противоположную стенку. За ним в воздух поднялся ухват. И девочка еле успела от него увернуться.

С полок посыпалась посуда, с подоконников полетели горшки. Громадная глиняная миска со сметаной, соскочив со стола, больно врезалась в плечо. Алина пригнулась, пытаясь закрыть голову руками, и вдруг увидела, что, как живой, зашевелился медный недавно кипевший самовар. Под ним прогнулся и двинулся в ее сторону тяжелый дубовый стол. За ним перебирая резными ногами, зашевелились стулья.

Широкие деревянные половицы стали вздыматься от печи волной, которая с каждой секундой приближалась к ней. Девочка закричала от ужаса и кинулась к двери. Она била ее кулаками, пинала ногами, но ту словно подперли чем-то снаружи. И вдруг сзади раздался голос Аграфены.

– Ну что избранная, вот и смерть твоя пришла.

– Не хочу-у-у, – закричала Алина, и, что есть силы, бросилась на дверь. Та неожиданно легко открылась, и девочка буквально скатилась с высокого крыльца, стесав тощие коленки. Не обращая внимания на ссадины, она побежала в сторону бани. Она знала, только Тиша сможет защитить от разбушевавшейся ведьмы.

Алина влетела внутрь и захлопнула дверь. Прислушалась, держась за ручку, но не почувствовала никакой погони. И тут сзади послышался шорох. Девушка обернулась, готовая драться насмерть.

На скамейке, усмехаясь, сидел Тиша. Из-за черной рубашка в красный горошек, он был практически не виден в полутьме, царившей в бане.

– Тише, тише, разбушевалась, – улыбнулся он. – Случилось чего?

– Ты что не слышал? – голос Алисы дрожал от пережитого страха. – Она убить меня хотела. А я… я только сказала… – она разрыдалась и бросилась на грудь к домовому, рассказывая сквозь всхлипывания то, что произошло.

Тиша ласково гладил ее по голове мохнатой рукой, и, не перебивая, выслушал историю до конца. Лишь несколько раз произнес: «Угу, угу».

– Ну, что ты все угукаешь, я ведь права? – она заглянула в угольно-черные глаза Тиши.

– Права, по-своему, – подтвердил Тиша.

– Так почему она меня не понимает? Вместо этого горшками кидается?

– Ды-к ведь, и она тоже права по-своему.

– Как это? Не могут все быть правы!

– Могут-могут. У тебя правда человеческая, а у нее ведовская. – Тиша помолчал. – Горе ты мое горькое, – он снова ласково погладил ее по голове. – Не место тебе тут. Глупость Аграфена сделала, желая помощницу заполучить. Тебе надо бы замуж выходить, да как матери пятерых деток растить. В поле трудиться и не забивать голову большими деньгами. От них даже самые хорошие люди в змей подколодных превращаются.

Алина прижалась к Тише и совсем зарылась лицом в его рубашку. – Кто ж меня такую уродину замуж возьмет, – едва слышно пробормотала она и горько расплакалась.

– А ведь и правда, – Тиша отодвинулся и вгляделся в лицо девочки. – Ты ведь не красавица, – он покачал головой, – совсем не красавица. Надо подумать, подумать, – он почесал бороду.