Виктор Федоров - Меч и щит

Так или иначе, плывем мы однажды вдоль берега на север, как будто с грузом в Жунту, и, когда дошли до мыса Гулькин Нос, сделали широкий разворот налево, так как ветер тогда дул северо-восточный. Мы уже готовились плыть обратно, как вдруг дозорный на мачте крайнего корабля затрубил в рог, давая знать о приближении вражеских судов. Я самолично забрался в «воронье гнездо» посмотреть, с кем мы имеем дело, и заметил на окоеме длинную змею с разноцветными поперечными полосами. Не веря своим глазам, я крикнул Дрвалу принести дальнозор. Я уж не знаю, как он называется по-левкийски («телескоп» — мысленно перевел я), эта мудреная штуковина позволяет увидеть находящихся вдали так, словно они в двух шагах от тебя. Дрвал забрался ко мне на мачту, и я, выхватив у него трубу, поспешно навел ее на полосатую змею. Глядь, и точно: добрая сотня северных кораблей, да к тому же связанных друг с другом. И они быстро приближались, хоть ветер и был для них встречно-боковым. Ну, я мигом сообразил, что раз они построились для морской битвы, то, значит, моя уловка раскрыта и нам незачем больше прикидываться купцами. Я живо слетел на палубу и приказал трубить боевую тревогу, а когда из трюмов повыскакивали дружинники, велел им сесть за припасенные для такого случая весла. Сколько бы там ни было бойцов на каждом из вражеских судов — а меньше тридцати их быть просто не могло, — все равно враг раз в семь превосходил числом мою дружину, и мне совсем не хотелось идти на верную смерть. Поэтому мы и налегли на весла что было мочи, направляясь к ближайшей прибрежной крепости. Крепость эту я построил всего год назад, и в ней имелось все нужное для обороны: стрелометы, камнеметы, смола и пакля, в общем полный набор. Тогда она носила ласковое название Ланушка, а теперь она, возможно, известна тебе под названием Кревотын… Неважно. Главное, мы, значит, с убранными парусами, на веслах гоним полным ходом к этой крепости. Едва завидев ее, я приказал всем троим трубачам сыграть тревогу на случай, если гарнизон отсыпается после очередной попойки. Дрыхли они или нет, этого я так и не узнал, но, когда грянули рога, на валы высыпал народ, да притом, как я увидел в дальнозор, в довольно большом числе. Впоследствии выяснилось, что тамошний жупан женил своего старшего сына и на свадьбу съехалось множество гостей, естественно, вооруженных. Тогда я этого, понятное дело, не знал, но, увидав огромную толпу, счел ненужным бросать корабли и запираться в крепости, а, наоборот, решил податься на другую сторону бухты, где нас должно догнать вражеское левое крыло. Северяне, верно, сочли, что мы рехнулись, но смотреть дареному коню в зубы не стали и лишь сильнее навалились на весла. Когда нас разделял бросок копья, которое, кстати, тут же в нас и полетело вместе с десятками других копий и стрел, я крикнул дружинникам: «Табань!» Те выполнили команду, и я приказал: «Пересаживайсь!»

Дело в том, что суда у меня были хоть и круглые, «купцы», но совершенно одинаковые и с носа, и с кормы, а потому, чтобы плыть в обратную сторону, им не нужно было разворачиваться, требовалось лишь пересадить гребцов. И когда те пересели, я, не тратя лишних слов, просто махнул палицей в сторону врага. И мы понеслись на него. Разогнались мы так, что просто-напросто сломали носы тем вражеским судам, с которыми столкнулись. Помогло, конечно, и то, что наши корабли были потяжелее. Нам удалось здорово тряхнуть противника, и стена щитов, которую северяне выстроили у себя на палубах, рассыпалась. А нам, значит, только того и надо.

Я перепрыгнул на борт вражеской шнеки и врезался в гущу врагов, вовсю орудуя палицей. Как взмахну — улица, как отмахнусь — переулочек. Шутка. Но мы с дружинниками и впрямь задали им жару и быстро очистили три крайних, уже тонущих судна. И перескочили на следующее, тесня перед собой врагов. Те, отступая, расстроили ряды своих приятелей на четвертом судне, и те частью полегли, частью перебежали на следующую шнеку. Вот так и шло, раз за разом. Я улучил минутку и влез на мачту глянуть, как обстоят дела в тылу врага. Они обстояли лучше некуда — правое крыло северян уперлось в берег как раз перед крепостью, и его оттуда нещадно обстреливали из всего, что могло стрелять. Я спрыгнул на палубу и с новыми силами ринулся в гущу врагов, зная, что сейчас главное — не ослаблять натиск и гнать грабителей под обстрел, не давая им оправиться и закрепиться, иначе они нас просто раздавят. И дружинники, словно уловив мои мысли, дрались с редкостным неистовством, будто не замечая тяжелейших ран. Я сам видел, как один, которому отсекли левую руку, продолжал крушить топором стоявших у него на пути, пока его грудь не проткнули копьем. Когда мы очистили примерно половину шнек, я уже не сомневался в победе, так как в подобной битве стоит лишь сломить сопротивление врага в одном месте, и он уже катится назад, не в состоянии остановиться. И северяне откатывались все быстрей и быстрей, а мы, забыв про усталость, наступали им на пятки… пока не наткнулись на шнеку с более высокими бортами, чем та, которую мы только что очистили. Вот тут нас и встретили стеной щитов и копий, которой я так боялся.

Мы сгоряча бросились на нее и… откатились, оставив с десяток убитых. Я увидел, как невысокий безбородый малый в пурпурном плаще и шлеме с серебряным навершием машет мечом, приказывая пращникам, лучникам и копьеметателям собраться на носу и корме, куда мы не могли допрыгнуть, и задать нам взбучку. Мне стало ясно — еще миг, и нас сомнут численным превосходством, и никакая храбрость тут не поможет. В отчаянии я огляделся кругом и заметил то, на что раньше не обращал внимания. Мачта на этой шнеке была съемная, хотя убрать ее никто не удосужился. Я подпрыгнул, ухватился за фал и распустил парус. Северяне в недоумении вытаращили глаза, ведь уплыть на этой шнеке нам все равно не удалось бы. Не дав им опомниться, я подбежал к мачте, обхватил ее, поднатужился и… выдрал из гнезда. Когда она рухнула на вражеские ряды, я заорал: «Вперед!», взбежал прямо по мачте на борт большой шнеки и спрыгнул на головы накрытых парусом. Мои дружинники не отстали, и мы с новыми силами навалились на северян, разя всех, кто попадался под руку. Но когда бой докатился до малого в пурпурном плаще (я враз догадался, что это ярл), наша коса словно наткнулась на камень. Он ловко орудовал мечом, убивая всякого, кто к нему приближался, рассекал шлемы и кольчуги, словно льняное полотно, а за ним уже начал расти клин воинов, готовый вновь обратить течение битвы вспять. Я понял, что пора вмешаться, и бросился к корме, закричав своим: «В стороны! Он мой!»

Те расступились, пропуская меня, а ярл улыбнулся и махнул мечом, предлагая сойтись в поединке. Вероятно, он счел меня здоровенным болваном, уповающим на голую силу. Что ж, не он первый так думал.