Морис Делез - Слуги паука 3. Время полной луны

— Ты-ы пожалееш-шь об этом-м…

Повелитель Могильных Курганов в ответ на эту угрозу громко расхохотался и, в последний раз ободрив киммерийца взглядом, шагнул в ночь, оставив после себя лишь искрящийся силуэт, который быстро рассеялся во тьме.

Бой, однако, на этом не закончился, и, оставшись в одиночестве, Конан тревожно оглянулся, но тут его внимание невольно привлекла пирамида. Огромная рваная дыра на ее теле быстро затягивалась. Оголенная плоть угрожающе бурлила и клокотала, словно закипая, и неожиданно начала исходить клубами грязно-серого дыма. Облако быстро увеличивалось в размерах и вдруг бешено закружилось. Оно вращалось, всё набирая обороты, а потом начало белеть в отдалении и собираться в центре непроглядной тьмой. Как только это случилось, вращение, от которого уже начало рябить в глазах, замедлилось.

Белая часть облака сползла с поверхности клубящегося шара и начала собираться воедино. В то же время тьма пыталась помешать ей сделать это, стремясь перемешаться с ней. Отчаянно сопротивляясь, белый сгусток, пройдя сквозь череду изменений и превращений, принял, наконец, форму прекрасного девичьего тела. Как только это произошло, ослепительно яркий белый луч вырвался из середины еще не затянувшейся на боку пирамиды раны, и видение, резко взмахнув рукой, отбросило липнущий к ней поганый сгусток черноты.

Черная тварь тут же прилепилась к ране на боку пирамиды, словно стремясь быстрее напитаться ее черной кровью, и Конан перестал обращать на нее внимание. Тем временем душа девушки медленно пошла к Кэрдаксу, даже не глядя на угрожавшую ей колдунью. Они оказались примерно одного роста — благородный Кэрдакс и слабо мерцающий девичий силуэт, в котором Конан без труда узнал Зиту. Она подошла к величественному орлу и погладила его гладкие белые перья. В тот же миг освободившаяся, наконец, душа начала таять, призрачное, волшебное сияние померкло, и видение пропало.

— Так оставайся же в нем навсегда! — услышал вдруг киммериец голос друга за спиной и, резко обернувшись, увидел, как Мэгил отскочил от Глора, а тот гнусно заверещал.

Стервятник попытался сойти со своего пьедестала, чтобы растерзать человека, который осмелился навсегда спаять его плоть с Незримым. Дух Затха вовсе не собирался надолго занимать тело древнего божества. Если бы его собственное, только что пробужденное тело могло справиться с Кэрдаксом! Он без раздумий вернулся бы в него, но четырехрукому верзиле с крыльями вампира не по зубам был вдвое превосходивший его силой орел. Зато на это способен был Глор! Но оставаться в нем навсегда…

Теперь же Затх оказался навечно заключенным в тело стервятника, и ему оставалась только месть. Точно обезумев, он рвался с места, стремясь как можно скорее утолить свою ненависть, но ноги его словно вросли в камень, на котором стояли. То же самое происходило и с Кэрдаксом, но в отличие от своего бесновавшегося противника гордый орел терпеливо ждал, когда силы вернутся к нему настолько, что он сумеет сойти с удерживающего его пьедестала.

Холодный, липкий ужас объял тело киммерийца, предвещая нечто ужасное и непоправимое. Не понимая, что он делает и зачем, Конан бросился вперед, на стоящего в десяти шагах от ведьмы Проснувшегося, которому уже никогда не стать Затхом. Уже подбегая, он увидел вдруг, как невесть откуда взявшийся Зул напал на монстра сзади, но тот схватил его друга за плечо и ударил о стену. Северянин с ужасом увидел, как от чудовищного удара о камень раскололась голова могучего негра, и белый мозг брызнул на черные стены.

— Кро-ом! — взревел киммериец, не в силах сдержать ярости и сжигавшей его душевной боли, и, вложив в удар всю свою силу и накопившуюся в душе злость, опустил могучий кулак на голову монстра.

Огромное неуклюжее тело откинулось навзничь, уродливые копыта оторвались от земли, чудовище отлетело на пять локтей, упало на каменные плиты и осталось лежать без движения. Конан, однако, знал уже, что продлится это недолго. Он окинул лежащего ненавидящим взглядом и увидел, как пульсирует в такт ударам сердца третий глаз Проснувшегося. Неясная догадка шевельнулась в мозгу северянина, и он медленно достал из ножен кинжал.

— Не-ет! — выронив от ужаса посох, завизжала колдунья и бросилась на киммерийца, подсказав ему тем самым, что его догадка верна.

Стоявший у моста Акаяма с разбега метнул копье.

Одновременно с этим Конан, не обращая внимания на несущуюся к нему Рогазу, вонзил кинжал в глаз чудовища и, налегая на него, как на рычаг, выдрал кристалл. Проснувшийся начал яростно отбиваться, но потеря глаза лишила его почти всей силы.

— Ты не там носишь сердце, тварь! — воскликнул киммериец и с размаху вбил острие кристалла в грудь чудовища, в то место, куда один раз уже вонзил клинок из стали.

Видя, что не успевает, ведьма остановилась, угрожающе вскидывая руку, но тут же осознала, что посоха в руках нет. Она в ужасе схватилась за голову, и в этот миг копье, пущенное рукой Акаямы, пронзило ее тело.

Старая ведьма вскрикнула, успев лишь подумать, что случилось невозможное и она умирает, и медленно повалилась под ноги Глора, не отрывая взгляда от его единственного глаза.

— Убей их,— прошептали губы колдуньи, и она испустила дух.

В новом приступе бешенства Глор заметался, но по-прежнему не мог сойти со своего места.

— Уходите! Уходите все!— махнул рукой киммериец.— Немедленно!

— Конан!— откуда-то сверху донесся девичий голосок.

— Кром!— увидев ее, выругался киммериец.

— А ты?!— вскричал Акаяма.— Неужели ты мог подумать, что мы бросим тебя?!

— Уходите!— стараясь выглядеть спокойным, повторил северянин, хотя внутри у него все клокотало.— Я не останусь надолго, лишь заберу Миллу и сразу догоню вас. Мне никто для этого не нужен.— Он увидел сомнение в глазах друга и мягко толкнул его в необъятную грудь.— Езжай спокойно. Со мной все будет хорошо.— И, считая обсуждение законченным, обернулся и крикнул:— Тарган, уводи людей! Я заберу девушку и догоню вас!

Не сказав больше ни слова, Конан бросился вперед, к пирамиде, которая теперь не просто светилась, а тревожно пульсировала, и одним махом взлетел почти на самый верх. Снизу донеслось ржание коней и топот грохотавших по мосту копыт, гулко отдававшийся в ночной темноте, но он даже не обернулся.

Милла подняла на него страдальческий взгляд, и Конан невольно замер, глядя на плачущую девушку, которая держала на коленях страшную голову вархана.

— Сурия пыталась убить меня…— прошептала она сквозь слезы.— Я его так боялась, а он бросился меня защищать и погиб сам,— пролепетала она и вновь разревелась.— Он умирал у меня на руках и плакал, как ребенок,— причитала она, гладя морду Корга.