Морис Делез - Слуги паука 1. Ночь Паука

Конан так и не дождался ее ответа и коротко бросил:

— Нечего рассказывать.

— А все-таки?

К Мелии вернулась ее непринужденность. Она молитвенно сложила ладони и просительно заглянула Конану в глаза, а Зита, очнувшись от размышлений, с улыбкой смотрела на нее и думала о том, сколько, оказывается, еще скрывается в ее старшей сестре детской непосредственности, о которой никто, даже она сама, и не подозревает!

Киммериец кивнул. В общем-то он и сам понимал, что их не может удовлетворить его односложный ответ.

— Я проснулся в пещере, в сердце горы, у догорающего костра, почувствовав, что кто-то тронул меня за плечо, предупреждая об опасности, но все было спокойно и никого рядом не оказалось. Однако я точно помню, что у меня осталось ощущение отступившей беды.

При этих словах Зита насторожилась.

— Что ты имеешь в виду?

Конан поморщился, не зная, как точнее выразить свое ощущение.

— Еще снаружи пещеры меня начали преследовать какие-то твари, прятавшиеся в тени, но они не осмеливались нападать, лишь угрожали да тащились следом. Когда я очнулся, все оставалось по-прежнему, но я уверен — если бы не этот толчок, я бы уже не проснулся. Ни здесь, ни там!

Мелия кивнула.

— Нечего сказать — хорошее начало. Конан согласился:

— Мне тоже понравилось.

Но Зита не была склонна к пустопорожним разговорам.

— Ты же говорил, что проснулся в пещере, а теперь оказывается, что все началось значительно раньше! — Она ехидно прищурилась. — Как тебя понимать?

— А ведь и верно. Как это я сама не заметила? — Мелия удивленно посмотрела на киммерийца.

Кром! А он-то надеялся обойтись самой сутью! Конан задумался ненадолго, прикидывая, как покороче рассказать обо всем, раз уж рассказа не избежать.

— Я действительно проснулся в пещере. Все происшедшее до того лишь всплыло в памяти. Солнце клонилось к закату. Я решил заночевать прямо у подножия горы и отправился в рощу набрать веток для костра — не хотелось, чтобы шакалы тревожили ночью, — он усмехнулся, — вот только поспать мне так и не пришлось. Пока я собирал хворост, меня не покидало странное ощущение, что за мной кто-то следит, ходит следом и пялится в спину голодным, злым взглядом.

Он посмотрел на Зиту, словно хотел взглядом передать то ощущение, что так неумело описал словами, и девушку передернуло, а руки покрылись гусиной кожей, словно от холода, когда она представила, как это могло быть: солнце садится, тени густеют. Ты ходишь, а следом крадется кто-то страшный и сильный, с острыми как кинжалы зубами, когтистыми лапами и буравит злым, голодным взглядом спину, в ожидании, когда ты уснешь или солнце зайдет, и до мига этого осталось совсем немного, а ты знаешь обо всем, но сделать ничего не в силах!

Конан тем временем продолжал:

— Я набрал дров, и ничего со мной не случилось. Но такое чувство, что я был не один. Что-то мне во всем этом не нравилось, хотя что, я и сам не знал. На всякий случай я срубил пару десятков молодых сосенок, понаделал из них факелов. Оказалось, не зря. Стало темнеть — и какие-то твари стали подкрадываться ближе.

Нечаянным жестом Мелия в волнении положила свою маленькую ладошку на его большую ладонь, и по ее дрожанию, по судорожно сжимавшимся пальчикам киммериец чувствовал, какое впечатление оказывает на девушку рассказ.

— Как только солнце село, начался кошмар, которого я никогда не забуду. Я уже чувствовал на себе их грязные когтистые лапы, чуял смрадное дыхание, хотя стоило обернуться, и все пропадало. Но я же не мог обернуться во все стороны разом! Всегда кто-то оставался за спиной! И я не видел врага! Я не мог убить его и когда понял, что едва догорит костер — мне конец, запалил с десяток факелов, раскидал их как мог дальше и, когда от валежника пламя перекинулось на деревья, ушел в пещеру.

Мелия сжала его ладонь.

— Скажи, тебе было страшно? Он рассмеялся.

— Нет! Конечно, нет! Не хотелось расставаться с жизнью? Да. Страшно? Нет! Хотя страх — полезное чувство. — И, видя удивление в глазах девушек, пояснил: — Страх помогает выжить! Выжить там, где победить нельзя, а можно лишь напрасно потерять жизнь. Выжить, чтобы прийти и отомстить, доказав, что ты не трус.

Конан замолчал, поймав себя на том, что только что высказал вслух мысль, впервые пришедшую ему именно там, во сне. Девушки некоторое время ждали продолжения, пока Зита не спросила:

— Что же было дальше?

— Дальше? — Он пожал могучими плечами. — Дальше не было ничего. Только бегство без конца, неизвестно от кого. Я ведь думал, что, пока горит огонь, успею уйти далеко, а оказалось, что лишь понапрасну извел факелы. За мной гнались всю ночь. Сперва по пещере, которой я прошел сквозь гору и оказался в каменном мешке, откуда не было выхода. И тогда я полез по отвесной стене. Мне пришлось взобраться на самый верх. Я надеялся, что там, наверху, нечему будет отбрасывать тень, но тучи начали сгущаться, и я понял, что не все так просто. Хотя прихода дня они задержать и не могли, но грозились погасить луну и звезды!

Но это уже не имело значения, — заговорил он вновь после небольшой паузы, — невдалеке я заметил несколько убогих лачуг и обрадовался возможности провести остаток ночи в тепле и на свету, но, подойдя ближе, увидел, что там давно никто не живет. Дома так обветшали, что того и гляди грозили рухнуть. Представьте, как я был удивлен, когда встретил там незнакомца, который мне заплатил, чтобы я принес талисман. Он потребовал его, и я отдал.

— Ты отдал талисман? — всплеснула руками Зита, и на лице ее на мгновение промелькнуло выражение обреченности.

Конан усмехнулся.

— Отдал, но не тот. Это ведь был сон! — Конан улыбнулся девушке, и она закусила пухлую губку, досадуя на себя за несообразительность. — На шее у меня висело маленькое зеркальце, и я отдал его. Чужак впился взглядом в свое отражение, обернулся скелетом и бросился на меня. Не стану описывать, что было дальше — это мало интерес но, но кончилось тем, что он сгорел. — Конан помолчал. — Это спасло мне жизнь. — Он еще немного помолчал и добавил: — в тот раз. Но я все равно не вижу, чем все это может помочь нам сейчас.

Конан замолчал — больше ему говорить было нечего — и принялся ждать, что скажет Зита, но девушка сосредоточенно размышляла. Похоже было, что и ей, несмотря на ее познания, не за что уцепиться в рассказе Конана. Он долил в кубок вина и, сделав внушительный глоток, — в горле у него настолько пересохло, что жажда продолжала мучить даже теперь, после четырех внушительной вместимости кубков — заметил:

— Ты оказалась абсолютно права, девочка: я и в самом деле едва не распростился с жизнью. Но ничего полезного так и не узнал.

Однако Зита по-прежнему молчала, пытаясь найти рациональное зерно в его рассказе.