Морис Делез - Слуги паука 1. Ночь Паука

Конан тупо смотрел, как медленно, но верно покрывалась паутиной стена, заплетался проем. Его не покидало ощущение, что он упустил что-то важное. Он посмотрел на девушку, застывшую с простертыми вперед и вверх руками, и внезапно до него дошло.

Молнией пронзила до боли простая мысль! Как он мог так просчитаться! Незримый овладел волей девушки, сейчас он овладеет ее сознанием и снимет заклятье, а что будет дальше, нетрудно себе представить!

— Зита!

Не обращая внимания на боль, Конан в отчаянии прорвался сквозь густеющую сеть и пламя пожара и, схватив лишенное воли, одеревеневшее тело девушки, вырвался.

Он чувствовал себя так, словно только что проломился сквозь каменную стену, объятую огнем. Он ощущал себя старой развалиной, но главное было не в этом — он был жив и Зита была рядом!

Она мгновенно очнулась и упала ему на грудь. Ее бил жестокий озноб. Как только она поняла, чего ей только что удалось избежать, ее тело против воли начало содрогаться в неудержимых рыданиях.

Мелия уже пришла в себя и теперь смотрела на сестру, Радость, сострадание и невольная ревность смешались в ее взгляде!

Конан тяжело прислонился к стене и закрыл глаза, чувствуя себя счастливейшим из смертных, но никто из троих не видел Фабиана, выглядывавшего из-за угла, ненавидящим взглядом следившего за киммерийцем — опять проклятый варвар оказался сообразительней, быстрее и решительней его! Нет! Пока тот жив, ему не будет покоя!

Фабиан со всей очевидностью понял, что вдвоем им тесно в этом мире.

Паутина неудержимо уплотнялась, пока кокон не набрал силу и несокрушимость, способную удержать Незримого.

Незримый остался один. Пламя пожара не желало угомониться. Вырвавшись на волю, оно, с необузданностью демона, выискивало себе жертвы, пожирая все, что могло гореть, но с самим Незримым, находившимся тут же, поделать ничего не могло. Жар не в силах был причинить ему вреда. По правде сказать, он не боялся даже света, хотя и терял ориентацию. На свету ему приходилось действовать вслепую или бездействовать вовсе.

В первый момент он испытал приступ бешенства, не сравнимого ни с чем: цепочка невероятных случайностей упорно не желала прерываться. Если так пойдет и дальше, дело может кончиться развоплощением! Некоторое время он не в силах был даже думать, но когда эта способность вернулась к нему, принялся шаг за шагом уничтожать злость, возвращать себе способность здраво мыслить, понимая, что чем слабее становится, тем осмотрительнее должен вести себя, а злость, как известно, не содействует осторожности.

Это были не пустые слова. Сила его уменьшилась уже настолько, что сам он не способен выбраться из ловушки, подстроенной людьми — жалкими двуногими, которых он До сих пор и в расчет-то всерьез не принимал! Они точно Рассчитали момент для удара, а может быть, просто угадали по его действиям, что силы демона на исходе. Так или иначе, но без помощи извне ему отсюда не выбраться.

Значит, надо использовать все, что осталось снаружи и способно оказать ему эту помощь.

И он потянулся к своей меньшей половине…

Конан расслабленно полулежал в кресле.

Теперь, когда круглая комната была занята Незримым, люди обосновались в зале, где когда-то Мелия впервые увидела его. Девушки постарались создать здесь некое подобие уюта — какое-то время киммериец был ни на что не годен — и теперь Зита склонилась над ним, настойчиво требуя у него ответа на простой, казалось бы, вопрос:

— Как ты чувствуешь себя, Конан?

Теперь, когда все страшное, по крайней мере на время, осталось позади, девушки пришли в себя и, понимая, что он сделал для них, хлопотали над огромным и могучим, но беспомощным сейчас варваром, промывая и перевязывая его раны, позабыв обо всем на свете: и о бившемся в приступе безумной злобы Незримом, угодившем в придуманную Конаном ловушку, и о твари, загнанной им же в тайник и надежно запертой в нем, и о Фабиане, по собственной воле бросившем их и бродившем теперь где-то в темноте пустого дома.

Они забыли обо всем на свете, а потому так и не увидели мрачной фигуры, притаившейся в тени.

— Ненавижу! — злобно прошептал Фабиан и беззвучно скрылся в темноте.

И никто из троих — ни Конан, которому сейчас было не до того, ни девушки, заботливо пытавшиеся привести его в чувство — так и не увидел тени, тихо поднявшейся по лестнице и скрывшейся во тьме погруженного в ночь дома.

Заботливые вопросы Зиты назойливыми мухами бились в уши Конана, не давая ни минуты покоя.

«Далось же ей самочувствие… Кром! Когда же она угомонится!» — думал он и когда наконец понял, что никогда, веки его с трудом разжались, будто склеенные, и это невинное движение тотчас же отозвалось в затылке пронзительно острой болью. Он разжал пересохшие губы и прошептал:

— Хуже некуда…

Услышав это, Зита упала ему на грудь и разрыдалась.

— Да что же ты плачешь, глупая. Он ведь жив, и мы живы. Подумай лучше, чем можно помочь ему, ведь ты же колдунья!

Зита вдруг засуетилась, словно теперь лишь вспомнила, что и от нее зависит многое, что ей по силам такое, чего не может даже Конан!

Незримый потянулся к своей меньшей половине.

Тварь была зажата между непреодолимым заклятьем пентаграммы и камнем стены. Она была почти раздавлена и потеряла много крови, но все еще жива. Незримый перелил в ее ослабевшую плоть новую порцию своей силы, и та ощутила, как тело наливается прежней мощью.

Правая кисть сжалась, кроша древний гранит, раз за разом небольшими порциями выедая каверны в, казалось бы, несокрушимой, каменной тверди, и Незримый пожалел на миг, что пожертвовал второй кистью, поддавшись мимолетному порыву, в попытке нанести урон кому-нибудь из людей.

В результате он лишь бессмысленно растратил силы. Однако не в его правилах было подолгу сожалеть о случившемся — что сделано, то сделано.

Каверна становилась все больше. Вскоре его меньшая половина сможет двигаться, и тогда дело пойдет быстрее — кинжалы когтей на ногах выглядели гораздо внушительнее. Нет — рано, рано они успокоились!

Что с ним делала Зита, Конан не знал. Памятуя о своем предыдущем опыте, он не пытался открыть глаза, просто наслаждаясь уходящей болью, словно неведомым лакомством. Что ни говори, а во всем есть своя положительная Сторона. После того как боль словно клещами нещадно вцепилась в него, ломая избитое тело, и каждая клеточка тела молила о пощаде, секундной передышке, было ни с чем не сравнимым наслаждением чувствовать, как боль отпускает, исчезает.

Медленно и неохотно освобождает от себя его плоть, словно и не было ее, а тело становится здоровым и сильным — таким, как прежде.

— Ну как?

Конан осторожно открыл глаза, увидел сияющее счастьем личико Зиты, а чуть сбоку Мелии и сжал чудовищный кулак, подняв его в приветствии гладиаторов.