Донован Фрост - Конан и Копье Крома

В эти минуты Конан гнал перед собой Эйольва и гадал, пустят или не пустят собак по следу.

Атли рвал и метал. До такой степени рыкающим и бешеным его не видели со времен ссоры со старейшинами по поводу похода в эти злосчастные предгорья.

Он метался по разворошенному, дымящемуся лагерю, как барс, с красными, налитыми злобою глазами, кричал дурным голосом на правых и виноватых, а его меч при ходьбе в разболтавшейся портупее хлестал его по бокам, словно чувствовал себя хвостом гигантской снежной кошки, что вернулась домой и застала берлогу разоренной, а детенышей — израненными и полумертвыми.

Было от чего прийти в отчаяние. Набег снежных туров стоил дружине полусотни бойцов, затоптанных, задавленных и зарезанных киммерийцами. Кроме того, равное им количество ваниров в ближайшее время не могли участвовать в боевых действиях — с раздробленными руками, сломанными ребрами, исполосованные горскими кинжалами, они мало того, что ослабляли и без того крохотную дружину.

Тан понимал, что оставить их зализывать раны в киммерийских пустошах значило бы обречь их на верную и лютую смерть. Следовательно, их надо было каким-то образом перебросить на родину — а это означало выделение охраны. Нечего было и думать прорваться в Венариум с ранеными.

Самым неприятным было то, что нападение мстителей не только нанесло непоправимый ущерб боеспособностималенького отряда наемников, уменьшив количество мечей. Оно ввергло дружину в пучину нелепейших, с точки зрения Атли, суеверий и мифов.

Вот и сейчас, бродя по лагерю, тан слышал на все лады пересказываемые подробности нападения, расцвеченные следами дремучих нордхеймских преданий — тут была и хозяйка смерти Хель, которая якобы лично металась по лагерю, пожирая всех на своем пути, и сам Дикий Охотник, пронесшийся средь поля битвы, снося головы и предвещая скорую гибель мира, была тут и воля Имира, отвратившего одно из турьих стад от добычи, поощряя сильных и умелых.

Одним словом, все то, что для цивилизованных хайборийцев звучало туманной сказкой, а для ничего на свете не боявшихся грозных ванирских наемников было теми нитями, из коих сотканы их сны.

Атли не был бы Атли, если бы не понимал — именно из этой питательной среды страхов и суеверий, запретов и героических деяний вырастает железное древо власти старейшин.

Его ноздри, словно у встревоженного животного, раздувались — он словно бы уже чуял, как скальды, каковых немало было в его дружине, начнут распевать «О Погибели Мира», особенно громко и голосисто выделяя кенинги, посвященные причинам вселенской катастрофы — забвение воинами заветов туманных, но мудрых предков.

Если военный вождь был воплощением Имира и всей его свиты хримтурсов на поле брани, то на привале думами воинов полностью и безраздельно овладевали бродячие скальды. В чем-то мудрые и суровые, а в чем-то — сущие дети, жители Нордхейма не мыслили своего существования вне уложений древних бесчисленных преданий.

Другое дело, что суровая реальность окружающего мира, грозная и требующая полной концентрации в себе, уводила ваниров из былинных пучин в мир огня и стали, призраки тускнели и отступали в глубины сознания. Наиболее циничные из молодых ваниров и те, кого, как и Атли, задела сияющая колесница просвещенной хайборийской культуры,совершенно не оглядывались в своих действиях на эти выцветшие тени. Но то — до поры, до времени.

Как только парадоксальный северный мир выкидывал очередное коленце, вполне напоминающее внешне один из узловых моментов преданий старины, как ваниры из ситуации «здесь-и-теперь» могли в мгновение ока соскользнуть в мифологическое измерение с другим временем, другой географией, другими правилами игры.

Атли уже не раз и не два видел, как его начинания разбиваются, словно бессильные волны, об этот гранитный утес: воины оказывались потерянными в самом гиблом месте Срединного Мира, окруженные чудовищными хресвельгами, гармами и драконами, с тверди небесной на них беспощадными ледяными глазами смотрел Имир из своих Чертогов, земля, не скрепленная исполнением обычаев предков, расползалась и разверзалась у них под ногами, и в трещины бредовой реальности в любую секунду могли хлынуть жители Тролльхейма или бесплотные слуги Хель, и откуда мог вырваться, сшибая звезды, солнце и луну Дикий Охотник.

В такие минуты Атли проклинал Нордхейм и волю Ледяных Гигантов, что заставила его родиться среди дремучей дикарской полярной зимы.

Сколько затей пошло прахом, сколько походов не состоялось и сколько битв было проиграно! Тан мог сражаться с противниками из плоти и крови — в этом ему, вероятно, не было равных на севере обитаемого мира, однако он был бессилен перед призраками и кенингами скальдов.

Следует, однако, отметить, что и сам Атли иногда просыпался в холодном поту и с диким криком на устах, когда ему вдруг в кошмарном сне привидится, что он умер от болезни или же утонул, и посланные за ним из Ледяных Чертогов валькирии вернулись в Валгаллу ни с чем.

Не было для самого тана ничего более жуткого, чем возможная смерть не на поле боя и неизбежные посмертные скитания в костяных палатах хозяйки смерти с последующим погружением в Воды Забвения. Затем наступал день, с его заботами, сражениями и походами, и Атли вновь с презрением и негодованием следил, как его бойцы перед битвой облачаются в амулеты и обереги, срывая стремительную атаку, потому что часовые ночью видели падающую звезду с зеленым хвостом, или скальд, исполняя кенинги восславления Гигантов, подавился и закашлялся.

На сей раз дело было еще хуже. Что-то в горском нападении было действительно пугающее — когда двое бросаются на целое войско (про старика, затоптанного на подходе к лагерю, Атли знать не мог), причем один из двоих — мальчишка, а вместе с ним — женщина… когда грозные и неукротимые снежные туры безо всяких причин штурмуют людскую стоянку… когда израненный сопляк, у которого погоня висит на плечах, умудряется похитить у самого тана и его телохранителей важную персону… когда…

Словом, после всего этого тан не мог позволить возникнуть разговорам о том, угоден Имиру данный поход или не угоден. И он всеми силами не позволял.

Подгонял тех, кто собирал сани для раненых, назначал воинов в сопровождение — стараясь наиболее суеверных, склонных к песнопениям, и тех, кто лоб в лоб столкнулся с Конаном и Дьярой, назначить в отряд сопровождения, делил припасы. К озабоченному не на шутку тану подошел Сапсан.

— Атли, сколько воинов ты поведешь к Венариуму, — гандер указал рукой на сани с ранеными, — ты и без того привел в предгорья меньше, чем обещал, а теперь…

— Я обещал спасти вашу крепость, и я ее спасу. Если понадобится — в одиночку, без дружины.