Марина Казанцева - Путь в Селембрис

Значит, Наташа возвратилась! Это уже кое-что. Почему же так пакостно на душе? Он больше не вернётся на Селембрис. Ни за что!

Лёнька встал, шатаясь.

— Что сегодня за день?

— Вторник, Лёня. Ты забыл? — мама неуверенно смотрела на него.

— Ты не пыталась говорить Платоновым про инопланетян?

— Нет, конечно! Достаточно с меня Семёнова. Он так и не поверил. Даже когда ты испарился с кастрюлей. Кстати, где кастрюля?

Он засмеялся, чтобы не заплакать. Кастрюля в Сидмуре, мама. А, может, у инопланетян. И пошёл в ванную, умываться.

Лицо в зеркале. Странно, никаких ожогов. И руки целы. Но, все-таки он изменился. Лёнька посмотрел на себя ещё раз и тихо засмеялся. Он себе понравился. Потом взял ножницы и обрезал длинные тёмно-рыжие космы. Прощай, Селембрис. Я не рыцарь. И у меня больше нет иголки.

Одноклассники. Видение из прошлой жизни. Что со мной? Сидмур как будто сжёг меня. Невообразимо далеко от меня этот мир. Немного скучный. Немного противный. Но, жить в нём можно. Только нужно сделать кое-что, пока Наташа не вышла в школу. Сегодня она осталась дома — слишком велик стресс. К тому же инопланетяне плохо её кормили.

Маргарита Львовна шла в школу. Голова болела, в душе — одна отрава.

Вчера весь вечер оболтус снизу, Вовка, гонял свой рок. Как обычно, врубит на полную катушку — чтоб на улице слыхали.

Этот Вовочка отравлял жизнь всему подъезду. После девятого класса, до которого его с трудом дотащили в школе, он нигде не работал и не учился. Здоровенный лоб, закормленный мамашей до оборзения. Примерно такой же, как и Тельмагин. Только тот получше учится. И мамаши у них одинаковые. Их приход в школу походил на смерч. Говорить с ними было бесполезно. Да и о чём можно говорить с женщиной, позволяющей себе выпить посреди рабочего дня? Хорошо ещё, что Маргарите Львовне не приходилось его учить.

Вовочка с кучкой других таких же лодырей часами гоготал на лестничной клетке. Мат, плевки, окурки. Все стены исписаны похабщиной.

Концерт за стеной умолк только в одиннадцать часов. К тому времени у Маргариты Львовны разыгралась безжалостная мигрень. Она лежала на диване с мокрым полотенцем и пыталась погасить пожар в мыслях.

Как она хотела, чтобы этого Вову побыстрее забрали в армию! И тут же мысли перескочили на армию. Будущим летом Серёжа закончит вуз и ему тоже придётся идти в армию. И в этой армии его встретят такие Вовочки — животные, скоты, уроды! Все их потребности сводятся к простым вещам — пожрать, напиться и оторваться над кем-нибудь. Как тяжело видеть по телевизору, когда показывают хороших ребят, изувеченных в армии, убитых этой падалью в погонах, доведённых до петли. От знакомых она с содроганием то и дело слышит: у этой удавился, у той убили, этот вернулся, как зверь стал — кидается на родителей. Из армии — в психушку, в больницу.

Маргарита Львовна никогда не смотрела репортажи из Чечни. Она даже не могла смотреть "Жди меня." Неизбежность приближалась. А у неё нет ни денег, ни связей. Как она радовалась, когда сын поступил в институт! Пять лет отсрочки. Но, пять лет почти прошли, и едучий страх уничтожал душу.

Каждый день она видит Олесю, когда-то весёлую и компанейскую соседку. С ней можно было по-дружески выпить, посидеть на кухне. Теперь уже два года она молча идёт из магазина и аптеки — сторонится всех. Сумки перегибают её. Потом выкатывает в инвалидном кресле своего Димку и увозит под деревья, подальше от тротуаров и тропинок. Чтобы никто не подходил и ничего не говорил.

Когда-то этот Димка был частым гостем в доме Маргариты. Серёжкин друг, от самого детсада. В семейном альбоме полно их общих фотографий. Два милых мальчика у ёлки, два подростка на велосипедах. Два красивых парня в белых рубашках, а рядом девочки с бантами в полголовы — выпускной бал в школе! А вот и фотография их класса. Что был за выпуск!

С тех пор прошло пять лет. Зрелище соседки, с усилием катящей своего безмолвного сына по осенним листьям, приносило Маргарите мучение. При случайной встрече у подъезда Маргарита могла видеть его безучастные глаза глубоко ушедшего в себя человека и тоненькую струйку слюны, стекающую с безвольных губ. И всё же, материнским чувством ощущала: он в сознании, всё видит, всё слышит, всё понимает. О, Боже, лучше бы он умер!

Иногда Маргарита при встрече совала в руки Олесе несколько сотен, что-то глухо бормотала, словно оправдывалась, и уходила с чувством стыда и отчаяния.

Олеся ничего не говорила, смотрела мимо, зажав деньги в ладони. Маргарита ощущала, как ненависть бывшей подруги прожигает ей спину — та безмолвно обвиняла за то, что её сын на пять лет получил отсрочку от ада, в котором утонул Димка. Ничего не объяснишь, ничего не скажешь, ничем не поможешь. Маргарита физически ощущала, что Олеся того же желает и её сыну — настолько изувечило горе её душу — но не могла осуждать соседку за чёрные мысли. Это несправедливо, да это несправедливо! Но что значит эта справедливость перед лицом неизбежного ужаса? Её Серёжа, её единственный ребёнок! Господи, только не в Чечню!

Школьная обстановка вернула мысли в привычное русло. Она специально пришла так, чтобы не попасть на перемену. Тогда можно пройти молчаливыми коридорами мимо Паши и Любы, мирно обсуждающих свои маленькие проблемы за столом напротив двери.

Маргарита Львовна кивнула им обеим. Не забыть зайти в кабинет истории. Вчера она выпросила у Зинаиды последнюю таблетку спазгана. Надо восполнить стратегический запас, чтобы было, что спрашивать.

Она прислушалась под дверью кабинета. Если идёт объяснение, лучше подождать. А если опрос — то можно. Слышался неясный шум голосов.

Маргарита Львовна открыла дверь и замерла. Класса не было. Не было ни стен, ни потолков. Не было покрашенных серой краской парт. Было небо и высокая гора. Прямо от порога начинался морщинистый камень, поросший в щелях мелкими цветами. Ей бросился в лицо горячий ветер. А где же ученики?!

Учительница невольно шагнула вперёд и стала частью древнего мира Эллады.

Она — Ниоба. Она сильна. Её руки, словно узловатые, мощные корни дубов Пелиона. Белеет снежной шапкой Осса. Прячется вдалеке в облачном покрове высокая гора Олимп.

Бесстрашна Ниобея. Крепки её сыны. Все семеро словно герои-полубоги. Когда стоят они все рядом на краю глубокой пропасти, то кажется, что выросли на Пелионе семь дубов могучих!

Старший, Истор, ломает руками скалы. Второй, Кастор, мечет так копьё, что пробивает насквозь и вепря и дерево, под которым он пасётся!

Третьего, Меланнира, боятся, как грозы, и волки, и медведи. Одной рукой срывает он шкуры с хищников!

Четвертый, Пандион, на бегу валит самца оленя. И взваливает на плечо. И матери своей приносит, Ниобее.