Брэнт Йенсен - Вендия 1. Город у священной реки

— Верю, что ты говоришь правду, — сказал Конан, хотя сильно сомневался в истинности слов туранца, — но это не оправдывает твоего преступления.

— Это еще не все, сотник, — глаза Хамара горели. Когда он говорил, то забывал о скорой смерти и становился собой прежним. — Я успел многое прочитать о Вендии за прошлые годы, сначала стремясь постичь суть аватары Вишну, затем надеясь отыскать спасение от наемных убийц. Язык этой страны стал для меня почти родным. Я изучил обычаи и нравы вендийцев. Царь Илдиз вполне мог отправить меня сюда своим послом, думаю, он бы не прогадал. Но мне нужно было другое, то, что заставит касты браминов прекратить преследование. Существуют священные для вендийцев клятвы, от которых они не отступятся, и я должен был заставить моих врагов принести их. Я собирался похитить одну из священных реликвий Кришны или Шивы, чтобы обменять ее на собственную безопасность. Мне не составило труда отыскать среди вендийцев людей, готовых посодействовать моему предприятию. Мы терпеливо ждали, когда нам представится шанс. И вот четыре дня назад один из моих сообщников передал мне сообщение, что брамин Синта, известный шиваит, в честь рождения сына взял на пуджу из храма лингаму, сотворенную самим Шивой из своих чресел.

Конан припомнил, что пуджей называли семейный обряд богопочитания, а вот насчет лингамы сомневался. Вроде бы простой вертикальный столбик, но полной уверенности не было. В конце концов киммериец решил, что большого значения сей факт не имеет. Реликвия, она и есть реликвия.

— Охрана во дворце Синты была многочисленная, — продолжал Хамар, — и пробираться внутрь пришлось хитростью. Я переоделся в наряд почитателя Ситалы и заявил страже, что желаю присутствовать на пудже, дабы оградить новорожденного мальчика от влияния богини черной оспы. Вообще-то на церемонию принято допускать только родственников и близких друзей, но зловещей богини с полудня вендийцы опасаются, вот и со мной решили не спорить, тем более что намерения у меня были якобы добрые.

На судилище Хамар рассказывал, что проник в дом брамина обыкновенным воровским способом, перебравшись через стену. Вновь ложь. Но когда, сейчас или прежде?

— На пудже мало кто осмеливался вставать со мной рядом, — сказал туранец. — Готов поспорить, само мое присутствие многие друзья Синты приняли за знамение, и сейчас совершают паломничество на полдень, в храм богини Ситалы. За мной никто не наблюдал, и мне не составило труда затаиться во дворце, когда все стали расходиться. Я немного боялся, что меня хватятся стражники, но они, похоже, решили, что повелительница черной оспы провела меня мимо них незамеченным. В этой стране чрезвычайно сильна вера в духов и тесную взаимосвязь с богами, подчас она ослепляет вендийцев. Дождавшись полуночи, я вышел из своего укрытия и направился в комнату, где совершалась пуджа. Угощение, цветы, благовония, изображения богов – все это было на месте, а вот лингама исчезла. Я очень удивился, согласно обычаю она должна была остаться на ночь в комнате. И тут я совершил ту же ошибку, что и в Шадизаре, направившись в спальню к брамину. Чудом мне удалось избежать столкновения с патрулями. До меня доносился звук шагов стражников, и я в последний момент умудрялся отыскивать темные ниши, куда не проникал свет от их факелов. У дверей в спальню никто не дежурил. Внутри тоже все было спокойно. Уставший после обряда Синта спал как младенец. Я тщательно осмотрел помещение, но лингамы не обнаружил. После этого я выбрался из дворца и отправился в наш дом. Было обидно, но я надеялся, что брамин оставит лингаму и на следующие девять дней пуджи, а если и нет, то сыскалось бы что-нибудь другое. Что было дальше, ты знаешь.

— Хамар, это чушь! — киммериец злился на себя за то, что потратил время, выслушивая россказни убийцы. — Ты был весь в крови. Ты сам, оружие, одежда! За ночь вся постель стала багровой. Дежурившие в ту ночь солдаты показали, что ты вернулся домой в какой-то жидкости с головы до ног. За тобой тянулся след! Прохожие видели тебя! И выжившие охранники брамина тоже. Они все дали твое описание!

— Я не убивал их, Конан, — Хамар повалился на пол и заплакал. К нему вернулись все прежние страхи, он вспомнил, что ему завтра предстоит умереть. — Не убивал. Просто не мог убить. Я же не сумасшедший, сотник. Брамин, его жена, семеро детей, стражники. Я бы никогда не притронулся к ребенку, Конан. Даже в той прошлой жизни. Зархеб не убийца.

Туранец рыдал так сильно, что тело его то и дело вздрагивало. Он скреб руками пол, словно надеялся прокопать подземный ход.

— В дни предыдущих убийств, — сказал Конан, — тебя тоже не было среди солдат. Не нашлось ни одного человека, кто показал бы, что видел тебя в это время. Хамар, ты убил всех этих людей и завтра примешь за это смерть.

С этими словами киммериец поднялся на ноги и вышел из камеры.

— Не уходи, сотник! Молю! — доносились крики из-за спины. — Я же тебе все рассказал! Один ты знаешь правду!

— Можешь закрывать, — сказал киммериец подошедшему вендийцу. – Мы поговорили.

Стражник грустно улыбнулся и покачал головой. Сначала нижний замок, затем верхний, следом за ними засов.

Молча шли Конан и вендиец вперед по коридору в направлении выхода из тюрьмы. Сзади слышались мольбы Хамара – или же Зархеба. Он кричал, что невиновен, и заклинал киммерийца спасти его.

Северянину было жутко. Он жалел, что пришел сюда. Конан отдал последний долг своему солдату и услышал правду. Вор Зархеб слишком долго бегал от своих преследователей, и когда он волею случая очутился в Вендии, его разум не выдержал. Он убивал, сам не понимая того, что совершает. Скорее всего, Хамар искренне верил в ту историю, которую он только что рассказал. Большая часть его сознания еще оставалась нормальной, и она не понимала, почему должна отвечать за действия своей темной сестры. Туранцу предстояло умереть с твердой верой в свою невиновность. Конан корил себя за то, что не разглядел изъяна в разуме Хамара. Он мог предотвратить все эти убийства, но не сделал этого. Это его следовало бы повесить завтра.

— Держите, — страж протягивал Конану его серебряные монеты. — На вас тяжело смотреть. Ни к чему была эта беседа.

— Оставь себе. Мне это было нужно.

— Что значит, вы отказались забрать тело?!

Конан стоял, оперевшись руками о стол посла Шеймасаи.

Во дворец посланника киммериец прибыл сразу же, как узнал от вендийских солдат, что тело казненного преступника предали огню, а прах сбросили в реку. Сотник ни на миг не усомнился в том, чьих это рук дело.

— Хамар навлек позор на Туран, а потому не заслуживает тех похорон, что ты собрался для него устроить.