Дэвид Билсборо - Сказание о страннике

Лесовик снова бросил руны.

И опять выпал Рогр , да ещё Щит .

Но теперь всё было хорошо: руны многое прояснили. Он верно истолковал руну Рогра : становилось ясно, что имеется в виду божество, а не какое-нибудь бедствие. Именно рогр — цель похода. Лесовик всегда был против разрушительной силы рогров . Теперь колдун мог понять свою роль: если чужеземец пребывает в неведении, а рогр от этого только выигрывает, то ему, Лесовику, надлежит стать посланником Эрсы и просветить чужеземца.

Однако о чем говорит руна Щит ? Обычно она обозначает Скел, «стражников», но какое отношение они имеют к рограм? Колдун вспомнил всё, что знал о Скелах и их отношениях с богами. Решение пришло само собой: хотя именно рогр получает преимущество от неведения чужеземца, в самом неведении виноваты Скелы. Они вечно скрывают и утаивают. Скелы не позволяют богам раскрываться перед преданными жрецами: только видение или знамение, только неясное толкование рун; ничего очевидного, лишь предположения и догадки.

Выходит, из-за вмешательства Скел бог-противник рогра не смог передать послание своему слуге. Какой это бог, сказать трудно, по крайней мере пока не удастся поговорить с чужеземцем. Сразу же на ум приходил Куна Дающий Свет, главный противник Ольхора, Повелителя Зла. Хотя это может также быть и его богиня — Эрса, Владычица Природы. Ведь Ольхор всегда презирал землю и её питомцев.

И всё же мужчина из видения не походил на последователя этих культов. Может, он служит какому-то малому божеству или даже не истинному...

Пришло время задать четвёртый вопрос: как им с чужеземцем получить скрываемые Скелами знания.

Как мы сможем узнать то, чего не знаем?

Взглянув вниз, Лесовик удивился. Все три руны лежали на земле у его ног, последние три руны, данные ореховой ветвью.

Червь Земли. Древо Знаний. Луна.

Эти последние руны раскрыли ему все. Чужеземец не поклонялся Эрсе, он служил другому божеству. Скелы не позволили тому богу передать необходимые для уничтожения рогра знания. Но Эрса придумала, как обмануть Скел, как передать чужеземцу намёк за их спинами! И это знание придёт во сне — так говорит руна Луны , руна ночи.

Тайком от Скел многого передать невозможно. Сны и видения могут быть истолкованы неверно даже таким как он, и последствия тогда будут ужасающими. Но и полученные крохи знаний способны пошатнуть Равновесие...

Лесовик — человек-волк, Лесовик — торка, Лесовик — колдун снов должен сопровождать бедного растерянного чужеземца и через служение Эрсе передать ему лунное знание.

Колдун дико подпрыгнул, словно лягушка, почувствовав необыкновенный прилив сил. Вооружённый видениями, он станет стражем всего Линдормина.

Не тратя более ни минуты, он направился в Винтус-холл. Волчья шкура развевалась вокруг бегущего шамана, неистовство отражалось в его глазах. В мягких сапогах из овчины колдуй несся словно олень, практически бесшумно, и вскоре священные поляны и тёмные шепчущиеся дебри с их обитателями остались позади.

А с высокой ветки на него смотрел ворон, поблескивая на солнце чёрными бесстрастными глазами. В клюве он держал ореховую ветвь.

От леса до города было довольно далеко. Дорога поднималась вверх по древней плотине, петляла через сочные зелёные луга с полевыми цветами. Лесовик всё бежал и бежал вперёд, пока пастбища не сменились полями с живыми изгородями, окрашенными всеми цветами поздней весны. Потом поля уступили место загонам для скота, и вот уже показался грязный скотный рынок, за которым лежали убогие глинобитные лачуги, жмущиеся к крепостной стене города. За стеной колдуна ждали пряные и красочные улицы самого Нордвоза.

Пряным этот укреплённый город назвали некие образованные люди. В течение последних недель Нордвоз оправдывал своё название: всё больше и больше путешественников прибывало сюда, добавляя колорита и аромата.

Так было всегда, стоило появиться известию о новом походе пеладанов. В город стекались самые разные люди: наёмники и торговцы, актёры и провидцы, акробаты и воины, ремесленники и оракулы, продавцы сувениров и поставщики пива, жонглёры и сказители, рабы и освободители, ловкие кукольники и менестрели, уродцы и мошенники, фокусники и проповедники, балаганщики с самыми разными чудными созданиями...

Деньги пытались вытрясти буквально из всего. Город охватывало нечто сродни золотой лихорадке, и избежать её было невозможно. Куда ни пойди — повсюду наткнешься на добропорядочного разумного горожанина; и каждый добропорядочный горожанин, не закрывая рта, отчаянно пытался продать любую ерунду, вплоть до ножки стула собственной бабушки, чтобы тотчас потратить вырученные деньги на столь же бесполезную вещицу, из которой не соорудишь даже хлопушки.

Здесь, в Нордвозе, любая оплата была в ходу: от златых до соболей. Были и монеты, представляющие собой тиснёные цилиндрика из меди, серебра или золота; те широко ходили в Линдормине, однако редко встречались в этих северных краях. Практичные жители Нордвоза предпочитали златы: медные, серебряные или золотые квадратики, отрезанные от длинного бруска. Торговцы из дальних стран привозили необыкновенно дорогие драгоценные камни, но здесь предпочитали расплачиваться агатами, топазами и аметистами, которые в изобилии добывались в окрестностях, и потому их легко было оценить.

Самыми необычными средствами оплаты в Нордвозе, пожалуй, оставались соболиные меха. Прекрасные и весьма прочные, эти «банкноты» клеймили специальным гербом, а самые пенные шкурки даже подписывались шестью служащими монетного двора. Сегодня на рынке Нижний Котёл соболя переходили из рук в руки столь быстро, словно люди жонглировали раскалёнными угольками.

Запах пережаренного мяса и лука, дурманящий аромат незнакомых специй, рёв вьючных животных, удары кузнечного молота, назойливые выкрики продавцов амулетов, визгливый смех детей у ширм кукольников, оглушающая какофония голосов, свиста, мелодий, колокольного звона — всё поднималось ввысь и проникало сквозь увитое плющом окно в маленькую комнатку наверху башни Винтус-холла. Но мужчина, поселившейся там, ни на что не реагировал.

Болдх лежал на кровати, уставившись в потолок. Невозможно припомнить все города и посёлки, что он посетил за восемнадцать лет странствий. Стоило ему войти в какое-либо поселение и позволить себе роскошь дешевого постоялого двора, как он, уединившись, ложился на кровать и несколько часов просто смотрел в потолок.