Ширли Рейн - Жертвенник

– Очнись, сын мой, – прозвучало у него в голове, но еле слышно, как будто издалека.

Сын мой? Значит, это не Хив? Ну, тогда, наверно, его приветствует Лия – та, которую он всегда считал своей подлинной матерью. Почему бы и нет? Ведь они все здесь, его дорогие покойники. И Хив, конечно, среди них. Не беда, если он увидит его чуть позже.

Покачивание прекратилось, стало заметно светлее. Что это, лодка причалила к берегу? К тому берегу, откуда нет возврата и где он обретет вечный покой. Эрритена подняли, понесли куда-то и бережно, осторожно положили на нежесткую ровную поверхность. Снова зазвучал тот же голос, но уже отчетливее. Такой ласковый, такой родной.

– Очнись, сын мой.

Нет, это не Лия. В поле зрения Эрритена снова оказалось то же самое лицо, но теперь в глазах у него прояснилось, и он смог разглядеть его намного лучше. Это… Это же Королева Моок!

Неужели она тоже умерла?

И тут он все вспомнил, все. В том числе, и свою последнюю мысль, мелькнувшую перед тем, как чье-то истекающее кровью тело рухнуло прямо на него. Неужели Антар сумел прорваться внутрь Каменного Города и напал на охрану? Королеве угрожает опасность? Тогда спасительная тьма поглотила его прежде, чем он успел додумать эту мысль до конца, но теперь его охватил невыразимый ужас.

Значит, Королева и в самом деле погибла?

– Нет, сын мой, нет. Успокойся, я жива. И ты пока тоже, слава Богине.

Эрритен с трудом приподнял тяжелую голову и огляделся. Он лежал на постели в той самой комнате, которую покинул всего несколько часов назад. Королева Моок, во плоти и крови, стояла рядом и внимательно смотрела на него. Нет, это что угодно, только не загробный мир. Вон и занавеска, из-за которой выглядывает испуганное, смазливое личико Рари. Значит, он и вправду жив.

Внезапно, причиняя нестерпимую боль, в его сердце как будто вонзилась тонкая, острая игла. Эрритен вспомнил, о чем он думал, когда склонился над распростертым перед ним пленником. Королева не любит его, и все они, те, кого он считал своими Братьями и Сестрам, ненавидят и презирают его…

– Это не так, сын мой. Успокойся и прости, что я была вынуждена столь жестоко обойтись с тобой, заставила усомниться в нашей любви. У меня не было другого выхода. Время поджимало. Ты прощаешь меня?

Что это? Сама Королева просит у него прощения? На глазах выступили слезы, в горле пересохло, Эрритен не мог произнести ни слова. Сердце отпустило, холодный ком в груди медленно таял, на душе с каждым мгновеньем становилось легче и светлее, а слезы все текли, текли… Это были слезы радости, и потому Эрритен не стыдился и не сдерживал их. Жизнь возвращалась – он снова был не один.

– Я знаю, что прощаешь, – все так же мягко продолжала Королева. – Ты отлично справился со своей задачей, сын мой, хотя тебе пришлось нелегко. Я понимаю и ценю это. Но, главное, мы успели. И Проклятый Богиней поверил нам. Пришлось, правда, для убедительности пожертвовать жизнью одного из наших рабов. Но – невелика потеря.

Главное, дело сделано. Теперь остается только ждать. Отдыхай, набирайся сил. Все, что мы имеем, к твоим услугам. Хочешь, придет врач? В селении У Горячей Воды есть один, который, по слухам, знает свое дело.

Эрритен замотал головой. Какие тут, у дикарей, могут быть врачи? Знахарь со своими побрякушками и заклинаниями, вот что такое, по их понятиям, врач. И, главное, зачем ему врачи? Он снова обрел любовь тех, кто ему дорог, и это – лучшее лекарство. Теперь… Да, теперь, без сомнения, все будет хорошо.

Наверно, Королева как-то воздействовала на Эрритена, потому что его неудержимо потянуло в сон. Она продолжала что-то говорить, но родной голос звучал все тише, все глуше… Смолк.

Эрритен спал. Крепко, без сновидений; измученная душа отдыхала, а уставшее тело восстанавливало свои силы.

8 июня 1 года Свободы 6 часов 10 минут утра.

Мы летим домой, и у меня всего несколько минут, чтобы рассказать о самом важном. Все подробности потом. Вот это было приключение – мне такое и не снилось! И, главное, Ален с нами, и все целы и невредимы, хотя, по правде говоря, я считаю, что нам просто здорово повезло. Может, мое везенье распространяется и на остальных?

Ален жив, хотя весь в синяках, ссадинах и вообще какой-то полусонный и вялый. Говорит, толком ничего не помнит, потому что почти все время спал. Так, обрывки какие-то. Пауки, наверно, опоили его каким-нибудь сонным зельем, чтобы он не доставлял им лишних хлопот.

Мы нашли истукана, о котором упоминалось в записках, и сумели проникнуть в Каменный Город. Когда-нибудь я, как тот путешественник, обязательно исследую его вдоль и поперек – там столько интересного! А что? Если у нас с пауками и вправду будет мир, может, они и не станут возражать. Ну, а если нет, тогда и спрашивать будет некого.

В это трудно поверить, но пауки действительно предложили заключить с нами мир. Дескать, они будут жить на своей половине острова, а мы на своей. Никто никого не трогает, каждый сам по себе. Антар, понятное дело, один решать такой важный вопрос не стал, и поэтому пока заключил с ними перемирие. На неделю.

Он не очень-то верит, что пауки предложили это искренне. Думает, тут какой-то подвох. Но ведь они выполнили свое обещание, отпустили нас, верно? Хотя могли этого и не делать. И, главное, они отпустили самого Антара», своего врага номер один. А ведь по-настоящему пока только он и умеет обращаться со всей этой немыслимой техникой. Без него люди, скорее всего, потерпят поражение, и пауки наверняка догадываются об этом.

И все же Антар на свободе, целый и невредимый.

Как это надо понимать? По-моему, только так: они и в самом деле не хотят больше воевать.

Я рад, по правде говоря, если это так. Что, разве плохо было бы, если бы между нами и пауками действительно установился мир? Никто никого не убивал и не боялся бы. Можно было бы сесть в спидер и полететь… куда пожелаешь. Мир велик, наверняка в океане есть и другие острова.

Все, садимся. Представляю, как сейчас все обрадуются, увидев Алена.

Я сегодня вечером уезжаю, Криста, – сказала Трейси. – Вот, зашла узнать, как ты себя чувствуешь. – Хорошо, совсем хорошо. Садись. Больничная комната была крохотная, в ней только и помещались, что постель, стул и маленький столик. Но чистая. Белые занавески на окне, белое белье на постели, выкрашенные известковым раствором чуть голубоватые стены, тщательно выскобленный деревянный пол. На широком подоконнике стоял глиняный кувшин с букетом лесных цветов. И не каких-нибудь, а крупных фиалок, которые растут только высоко в горах, в самых трудно доступных местах. Они распространяли вокруг необыкновенно нежный аромат.