Ольга Онойко - Дети немилости

Легендариум говорил: право на молитву есть только у тех, кому не осталось ничего больше, у тех, кому не в силах помочь никто.

– Мори, – задумчиво сказал Онго, прервав течение моих мыслей. – Прости мою дерзость...

Генерал стоял у окна, глядя на панораму Тысячебашенного за пеленами дождя. Он приотворил створку; порывами влетал ветер, нес холод и дождевую пыль, а Онго выдыхал на улицу мгновенно гибнущие кольца дыма. Трубка его золотилась медовым цветом. Узкие пальцы левой руки едва касались стекла. Теперь они были не белыми, а темно-коричневыми. Лаанга исполнил обещание, вернув генералу плоть, и великий мертвец вовсю наслаждался ее скромными возможностями. Я так радовался за него, что даже соглашался зябнуть под ветром.

– Что ты, Онго, – улыбнулся я. – Во-первых, ты старше меня годами, а во-вторых, чином.

– Чего я никак не могу одобрить, так это доверия, которое ты питаешь к Дому Теней, – прямо сказал Онго. – В особенности после того, как прежний глава шестого сословия оказался предателем и род Данари едва не был прерван.

Я подавил вздох.

Дождь барабанил по крыше.

Будь оно все неладно! После того, как Лаанга исчез из Данакесты, мы вновь оказались в зале совещаний, ошеломленные, растерянные, подавленные. Подозреваю, на такой эффект маг и рассчитывал. Я безуспешно пытался мыслить логически, чего-то требовал от господина Атри; Эррет, единственная привычная к выходкам Лаанги, взывала к моему разуму и настаивала, что всем необходимо немного успокоиться, прежде чем делать выводы... а железные командиры тем временем снова ухитрились сцепиться.

«Что скажет нам грозный Воин Бездны?» – осведомился ядовитый старец. «Вы к кому обращаетесь?» – сухо спросил Онго. «А вы – не воин? Как странно слышать подобное признание из ваших уст», – удивился Кайсен. Эрдрейари запоздало обнаружил в собственном ответе второй смысл и взъярился так, что мы все замолчали. «Я дал клятву, – ледяным голосом отчеканил он, – жизнь, смерть и посмертие свое посвятить Родине. Ради Уарры я отказался и от вечного покоя, и от новых рождений. Не тебе, тень, рассуждать об этом!»

Не передать, какую неловкость я чувствовал, встревая между ними после этих слов, но выбора у меня не было.

– У меня нет выбора, – терпеливо сказал я. – Сейчас не лучшее время, чтобы перестраивать систему разведки. Кроме того, сам представь, что такое тени, в особенности – тени высокоранговые, переметнувшиеся на сторону врага. Ты, кажется, их недооцениваешь. Я хочу избежать войны, а не проиграть ее за две недели.

Онго пощелкал пальцами, и я устыдился. Кажется, доверяя великому мертвецу сокровенные мысли, я пересек границу, за которой начиналась бестактность.

– Ты недооцениваешь своих солдат, государь, – твердо сказал Эрдрейари. – Жаль, что тебе пришлось так рано оставить Хоран... Армия умеет не только стоять насмерть и дольше. Поверь мне. Мы с Аргитаи не использовали теней для внешней разведки. Пробудившись, я был неприятно удивлен переменой. Я им не доверяю.

– Онго, прошу тебя. – Я поморщился. – Не хочу, чтобы ваша с Кайсеном размолвка отразилась на эффективности...

– Не отразится, – так же уверенно пообещал генерал; я ощутил острую благодарность – и некоторую растерянность, когда Эрдрейари продолжил: – Но по мановению моего императора я готов немедля сжечь этот скорпионник дотла. Атомники на полях.

Я возблагодарил небеса за то, что Кайсен этого не слышит, а если слышит, то не присутствует. Во-первых, я меньше всего хотел, чтобы Великая Тень и мой главнокомандующий начали интриговать друг против друга: я рисковал этого не пережить, причем буквально. А во-вторых, я не мог согласиться с Онго. Переубедить его я тоже не мог, потому оставалось лишь воспользоваться императорским правом приказывать.

– Я запомню, – сказал я. – Онго, я хотел просить твоего совета в другом деле.

Эрдрейари внимательно смотрел на меня. Я замешкался, ощутив странную неловкость.

– Совета как стратега, – продолжал я, взявшись пальцами за переносицу, – и поднятого.

Генерал сощурился, сделал затяжку и выпустил кольца дыма. Серьги его качнулись, сверкнув, когда он склонил голову к плечу. Он точно прочел мои мысли – неужто это было так легко сделать?..

– Кто? – мягко спросил он. – Кого ты хотел бы видеть рядом с собой, Мори?

– Аргитаи.

Я сам едва не сробел, сказав это, и глянул на Онго с легкой тревогой. Но Эрдрейари улыбался. Теперь он мог сделать это по-настоящему, а не позой и жестом... Лицо его необыкновенно походило на лица портретов, где генерала изображали смуглым до черноты – опаленным жестоким солнцем юго-востока, куда он отправился когда-то по слову Аргитаи Сияющего.

– Покоритель народов... – задумчиво сказал великий сподвижник великого государя. – Что мне ответить? Я вижу в тебе его черты и думаю, что ты не стал бы прислушиваться к его советам.

От изумления я не сказал ни слова; Онго продолжал:

– Аргитаи Данари, названный Сияющим, видел высшую радость и предназначение мужчины в войне. Ни Лаанга, ни Эррет никогда не могли переубедить его. Империя при нем выросла вдвое, но тогда была пора высшей зимы, Мори, и люди сами творили свою судьбу. Боюсь, сейчас неподходящая эпоха для Аргитаи. Он не будет рад увидеть ее.

Я прикрыл глаза и сел в кресло.

Да, верно. В глубине души я ждал такого ответа. Можно позвать мертвеца, чтобы прислушаться к вековой мудрости, но нельзя переложить решение на плечи предков. В этом была моя ошибка...

– Онго, – сказал я, – ты говорил, что определенным образом связан с Лаангой.

Эрдрейари подхватил мысль, избавив от необходимости ее заканчивать:

– В Башне он говорил со всеми одновременно.

– Хотел бы я знать, зачем ему это потребовалось.

– Не исключено, что просто из озорства, – ответствовал Онго с усмешкой. – Не стоит переоценивать великих магов. В человеческую голову может вместиться ограниченное количество мудрости.

– Но все-таки, – я откинулся на спинку кресла, – хоть кто-нибудь может внятно пересказать то, что услышал от Лаанги?

– Боюсь, что нет. Я неоднократно пытался составить рассказ, даже записать. Я понял, что Лаанга сказал мне лично. Но восстановить беседу дословно не удается, и, кроме того, Мори... я не хотел бы, чтобы содержание ее оказалось всеобщим достоянием. Это только мое.

– Понимаю.

Я разделял чувства Онго.

Мне было стыдно.

Осмыслив слова Лаанги и поняв, что никто и ничто не будет управлять мной помимо воли, я испытал неописуемое облегчение. Но потом, вспомнив, о чем я думал во время совета, воображая, что мысли принадлежат некоему иному разуму, зубами заскрежетал от злости на себя. Какая бы иная ответственность на мне ни лежала, но стоило хотя бы в фантазии отказаться от ответственности за собственные решения, и на свет полезла такая мерзость, что побрезгуешь плюнуть. Кровь небесная...