Вольф Белов - Император полночного берега

– Не спать! Не смей засыпать, скотина!

Одним рывком он поднялся из сугроба, который намело вокруг него. С головы и плеч осыпался сугроб поменьше. Еще немного, и путника замело бы с головой так, что никто уже не смог бы его обнаружить в степи до самой весны.

Ударивший в грудь ветер едва не свалил путника обратно в снег. Замерзшие, онемевшие ноги плохо слушались. Человек снова прикрыл голову плащом и продолжил свой путь, утопая в снегу по колено. Он спотыкался, падал, но снова вставал, упрямо продвигаясь сквозь метель к лесу. Путник знал – только там, под защитой могучих разлапистых елей, он сможет укрыться от бурана. Бездумно перебирая ногами, мыслями он вновь и вновь возвращался к давно ушедшим в прошлое событиям из другой жизни.

Над чаном с шипением взвилось облако пара, когда Корлунг окунул в холодную воду раскаленный добела клинок. Выждав немного, он вынул меч из помутневшей воды и внимательно осмотрел со всех сторон, словно любуясь. Это был его первый меч, и юноша считал себя вправе гордиться своим мастерством. Арденг – старый кузнец и наставник Корлунга, взял клинок из рук своего ученика и так же внимательно осмотрел со всех сторон.

– Что-то не так, учитель? – настороженно спросил Корлунг, пытаясь заглянуть снизу в глаза старика.

Минувшие годы, казалось, нисколько не отразились на старом мастере, он был все так же крепок и высок, держал спину прямо, не сутулясь. Корлунг же, за несколько лет работы в кузне превратившись из щуплого угловатого мальчишки в крепкого широкоплечего юношу, в рост вытянулся ненамного и по-прежнему оставался ниже своего наставника.

– Клинок хорош, – сурово произнес кузнец. – Ты вложил в свою работу немало труда и усердия, но слишком мало души. Это мертвый меч.

– Мертвый? – недоуменно переспросил Корлунг. – Я не понимаю тебя, учитель.

– В нем нет души, – пояснил старый мастер.

– Души? – вновь удивился юноша. – Какая может быть душа в куске стали?

– Для большинства людей меч – просто орудие смерти, – ответил кузнец. – Для тех же, кто знает в этом толк, меч – неотъемлемая часть воина, продолжение его руки, то, что повинуется даже не движению, а одной лишь мысли, малейшему желанию своего обладателя. В самом таком клинке дух воина. Ты выковал отличный меч, но истинный мастер вкладывает в свой труд не только свое умение, но и душу. Тогда и любое его изделие становится живым, будь то плуг, подкова или меч. Живой клинок способен одним ударом разрубить вражескую плоть вместе с доспехом от плеча до пояса. Только живой меч может стать единым целым с его владельцем.

Корлунг озадаченно хмыкнул и почесал в затылке. Глядя на его растерянную физиономию, Арденг рассмеялся.

– Не бери в голову, мой мальчик, – сказал старик, похлопав ученика по плечу. – Ты многое перенял от меня и стал искусным мастером. На свете есть много умелых кузнецов, но лишь немногие способны создать по-настоящему живой меч.

– А ты, учитель? – поинтересовался Корлунг. – Ты делаешь такие клинки? Покажи мне.

Арденг сразу помрачнел, его и без того темное лицо потемнело еще больше.

– Нет, мой мальчик, – произнес он, покачав головой. – Я уже давно не изготавливаю такие мечи и вообще стараюсь не ковать оружие. На свете слишком мало истинных воинов, а простые головорезы и грабители найдут себе оружие и без моей помощи.

– Мне давно уже кажется, что ты не очень-то жалуешь черных псов и вообще воинов, – осторожно заметил Корлунг.

Арденг усмехнулся.

– Тебе правильно кажется. Это вы, безусые юнцы, считаете, что состоять в клане черных псов – верх доблести и почета. Но в основе клана лежит предательство. Более тысячи лет назад они предали своего бога. Но бог напомнил псам о себе, когда они менее всего этого ожидали и были полностью уверены в своей силе.

В голосе Арденга звучало даже не пренебрежение к клану, правившему всем побережьем океана, а настоящее презрение. В этом он был схож с матерью Корлунга. Геранда тоже весьма нелестно отзывалась о псах-воинах и вообще обо всех, кто стремился посвятить жизнь воинскому ремеслу. Она никогда не напоминала сыну о том позоре, которому он подвергся на пристани, будучи мальчишкой, и благодаря чему навсегда лишился надежды вступить в клан, но Корлунг понимал – мать довольна, что ей не придется провожать его в поход. Некоторое утешение Корлунг находил для себя в ковке оружия, чему уже несколько лет его обучал Арденг, да в старых воинских преданиях.

– Расскажи, учитель, – попросил Корлунг. – Как бог напомнил о себе псам?

Арденг не заставил себя долго упрашивать. Он весьма неохотно распространялся о ратных доблестях как псов, так и их противников, но редко упускал случай поязвить на их счет.

– Давным-давно, когда еще мой дед был моложе, чем ты сейчас, черные псы заключили союз с Тенью, собрали сотни кораблей, перетащили их через Большой порог и двинулись к побережью Ногарской империи. Принято считать тот поход не удавшимся из-за сильного шторма, что не позволил флоту дойти до столицы Ногары. Никто из псов до сих пор не желает признавать трусость своих предшественников и предков. На самом деле они встретили Бельфеддора. Именно он заставил псов отступить без боя, и они бежали, не оглядываясь.

– Бельфеддор? – переспросил юноша. – Кто это?

– Это и есть преданный псами бог, – пояснил кузнец, – Впрочем, они стоили друг друга. Среди своего войска он был главным висельником и убийцей.

Арденг в сердцах сплюнул.

– Почему ты так недолюбливаешь воинов и все, что с ними связано? – удивился Корлунг. – Мне казалось, тебе нравится ковать оружие. Когда ты работаешь над новым клинком, у тебя даже взгляд становится такой…

– Потому и не люблю, что сам был воином, – хмуро ответил Арденг. – Я ценю оружие за его изящество и кую мечи, совершенствуя собственное мастерство. Но я ни на миг не забываю, что в каждом новом клинке, наконечнике стрелы или копья таится смерть десятков людей.

– Ты был воином?! – изумленно вскричал Корлунг. – Почему ты никогда не рассказывал об этом раньше?

– Потому, что нечего рассказывать, – проворчал Арденг.

Он отложил в сторону меч, выкованный учеником, тяжело вздохнул и, взяв Корлунга за плечи, сурово продолжал, глядя юноше в глаза:

– Война – это не лихие приключения и вольная веселая жизнь. Прежде всего – это кровь и смерть. В свое время я достаточно поскитался по свету, узнал эту жизнь со всех сторон, но не видел ничего страшнее войны. Я видел целые поля, усеянные мертвыми телами, где вороны обжирались настолько, что не могли взлететь. Я видел, как корчатся в муках, медленно умирая, искалеченные бойцы. В этот миг они совсем не похожи на лихих вояк, больше напоминают испуганных мальчишек. Я помню их глаза – боль, отчаянное желание жить и обреченность. Я видел изрубленные тела стариков, женщин и детей в захваченных городах и селениях, видел обугленные трупы мирных жителей, заживо сожженных в своих домах, видел обезумевших от страха и стыда юных девушек, безжалостно поруганных толпой озверелых убийц в доспехах. Я видел детей, плачущих средь развалин, видел, как женщины, рыдая, вытаскивали из груды мертвых тел трупы своих сыновей, мужей, отцов. Я видел, как люди умирают с голоду, обобранные дочиста солдатней, и дерутся за обглоданную кость с дикими собаками. Вслед за войной всегда неизбежно приходят голод и мор, выкашивая люд не менее усердно, чем клинки. Все это я видел и слышал их голоса, крики, мольбы, стенания… Хочу забыть, но не могу…