Клайв Леннард - Источник судеб

— Он… человек? — спросил киммериец, вызвав новый приступ смеха донны дель Донго.

— Человек из плоти и крови! Демоническим созданиям, равно как и чернокнижникам, дорога в Зингару заказана с тех пор, как вождь восставших Мордерми одолел некроманта, вызвавшего из морских глубин каменных воинов.

— Ах вот как, — пробормотал киммериец, — это Мордерми, оказывается, победил колдуна… А я слышал, что его убил какой-то варвар.

— Всегда найдутся болтуны, готовые опорочить героев прошлого, — сказала Зана. — Так ты принимаешь мое условие?

— Принимаю.

— Вот и отлично. В гостином зале уже собирается общество. Я приглашаю тебя отужинать и посмотреть кое-что интересное. Потом тебя отведут и переоденут для поединка. Надеюсь, ты все же станешь моим телохранителем, бритунец!

— Мне больше по нраву свежий морской ветер, — ответил Конан.

Он поднялся, поклонился кофитке и вышел.

В гостиной, не уступающей размерами трапезной турнского дворца, но превосходящей ее пышностью убранства, висел гул множества голосов. Воздух наполняли ароматы экзотических блюд и тончайших благовоний, розовый дымок курильниц вился по залу спиралями, смягчая очертания предметов, словно туманом покрывая расписанный синими морскими волнами потолок, по которому, раздувая паруса, мчались корабли в окружении играющих дельфинов и женщин-рыб, змееподобные чудовища вздымали из глубин страшные головы, а на желтых островах белели стенами крепостей и башнями храмов чудесные города.

Зал был вымощен красным мрамором, усыпанным сейчас розовыми лепестками, бассейн в центре под квадратным отверстием в потолке разделял его на две части. По его сторонам, на каменных диванах в виде подковы, примыкающих к двум овальным столам, на разноцветных подушках расположились гости в пышных костюмах. Среди многочисленных украшений дам и кавалеров преобладали драгоценности фиолетовых и красноватых оттенков: гранаты, шпинели, аметисты, редчайшие лиловые топазы… В проемах вдоль стен, скрестив на груди мускулистые руки и широко расставив босые ноги в широких оранжевых шароварах, застыли чернокожие кушитские наемники. По залу бродили пятнистые леопарды и черные пантеры — за ними присматривали дрессировщики в красно-черных облегающих трико. Изящные прислужницы, одеждой которым служили лишь набедренные повязки, украшенные бисером, да ожерелья из морских раковин, подносили на столы сверкающую золотой и серебряной инкрустацией посуду с оливками, рыбой, печеными яйцами, устрицами, гребешками, срезанными с живых петухов, павлиньими языками, головами попугаев и мозгами обезьян. Это была уже третья перемена блюд, подаваемая с винами в чашах весьма непристойной формы. Раскрасневшиеся гости расстегнули пуговицы на камзолах, немногочисленные дамы обмахивались веерами из павлиньих перьев, а кое-кто из мужчин уже затащил на колени прислужниц и потчевал их винами из своих кубков и закусками со своих блюд.

Потягивая крепкий хайрес из золотой диатреты, Конан мрачно поглядывал на противоположный край зала. За тем столом, где сидела хозяйка дома, стоял хохот и шум рукоплесканий: некий поэт читал вирши скабрезно-политического содержания, в которых поминался юный король, некая донна Флора и сенатор Бенидио, причем последний — в самой неприглядной роли. Зана переоделась к ужину в зеленое муаровое платье с глубоким декольте, высоко взбила черные волосы и украсила их тонкой нитью жемчуга. Она полулежала на каменном сидении и смеялась, закидывая подбородок. По другую сторону стола сидел ее муж, занятый не столько виршами, сколько своим соседом: он нежно обнимал за плечи неудачника Базиласа, который только что произнес длинную нудную речь, обличавшую «зеленых» во всех смертных грехах, а также в подсыпании песка во втулки его, Базиласа, колесницы.

За столом, где сидел Конан, собрался, как он понял, народ попроще: не богатые, но весьма заносчивые дворянчики, несколько судейских с важными лицами, пара капитанов, надутых и корчащих из себя морских волков, а также актеры и шумные молодые люди, называющие друг друга непонятным словом «литератор». По их разговорам киммериец заключил, что эта публика представляет что-то вроде писцов или каллиграфов.

Один из юнцов жужжал у него над ухом, витиевато рассказывая историю славных подвигов блистательного Мордерми, вождя восставшего народа, двадцать с лишним лет назад скинувшего ненавистную тиранию старого глупого Риманендо. Это было правдой, хотя, конечно, «король воров» возглавлял восстание не один: ему помогали вожди «Белой розы» Аввинти, Сантидио и Карико со своими людьми и бывший наемник зингарской армии, чуть было не поплатившийся жизнью за дуэль с начальником, Конан-киммериец. Однако, помянув добрым словом первого и назвав предателем третьего из соратников Мордерми, «литератор» ни словом не обмолвился ни о хитроумном доне Эсанди, ни о варваре, ставшем главой новой армии. Очевидно, период зингарской истории, когда Мордерми из вождя восставших превратился в единоличного диктатора страны, используя в своих целях страшных каменных воинов древнего короля, был запретной темой для нынешнего поколения. По словам «литератора» выходило, что Мордерми перед смертью сам передал власть отпрыску королевского рода, мудрому Кантарнадо, который учредил палату сенаторов и парламент — законодательный орган обновленного государства. Кантарнадо вскоре умер, оставив малолетнего сына и дона Бенидио в качестве регента, а год назад юный Элибио получил корону и с тех пор…

— Погоди-ка, — перебил варвар пылкую речь «литератора». — А отчего умер героический Мордерми?

— От жесточайшего приступа головной боли, вызванного сильным переутомлением, — отвечал юнец, — оная болезнь именуется по-научному «мигренью».

— А я слышал, что его головная боль была вызвана крепким ударом башки мерзавца о каменные плиты двора, — проворчал Конан, но раздавшаяся в зале громкая музыка заглушила его слова, и сосед не разобрал, что там бормочет бритунец.

Сначала послышался мощный звук фанфар, и в зал вошли низкорослые люди с иссиня-черной кожей, в полосатых тюрбанах, вышитых безрукавках и атласных шароварах. Они несли плетеные корзины, из которых доставали охапки цветов и пригоршнями швыряли их в публику. Удивительные запахи наполнили зал: резкие, дурманящие, зовущие отдаться буйному веселью и забыть обо всем… Потом раздалась более нежная музыка: звон серебряных струн стигийских тамбурахов, кофийских лир, нежное воркование флейт и трепетное звучание цитр. Появились танцовщицы в развевающихся одеждах. Они закружились по залу, вздымая вихри розовых лепестков, среди сыпавшихся из корзин цветов. Женщины вдруг напомнили Конану виденных когда-то дочерей ледяного великана Имира, несущихся в вихрях снежной метели, зовущих, манящих, влекущих к смерти. И среди душного зингарского вечера он снова ощутил ледяное дыхание мировой Пустоты…