Лорел Гамильтон - Глоток Мрака

— Можно нам получить пистолеты обратно? — спросил младший коп.

Старший метнул в него взгляд, ясно говоривший, что выпрашивать назад свое оружие неприлично. У них явно припрятаны запасные, у старшего так наверняка. Инструкции пусть говорят что хотят, а я не много полицейских знала, кто не носил запасное оружие. Слишком часто от него зависит жизнь.

— Да, если вы обещаете больше не стрелять ни в кого из наших, — сказал Дойль.

— С той женщиной все в порядке? — спросил старший коп, указывая головой на Ба, которую все еще держал Шолто — и руками, и дополнительными конечностями, хотя я почти уверена была, что ни один из офицеров на руки Шолто и не глянул. На что угодно поспорю, что попроси их потом его описать, и они скажут только про щупальца. Полицейских учат наблюдать, но даже для людей в форме есть вещи, от которых взгляд оторвать невозможно.

Рис с улыбкой шагнул к нам.

— С ней все будет хорошо. Только чуточку магии применить.

Он улыбался невероятно радушно, да еще тратил гламор, пряча утраченный глаз. Он очень старался выглядеть безобидным, а при виде шрамов люди нередко думают, что они не просто так у вас появились.

— Это что значит? — спросил старший коп. Уйти без объяснений он не желал. Он стоял тут вдвоем с зеленым напарником в окружении кошмарных, как ему казалось, тварей; у них отобрали оружие, и надо было дураком быть, чтобы не видеть физической силы Дойля и прочих находящихся в комнате мужчин, не говоря уж о дополнительных аксессуарах, которыми щеголял Шолто. Дураком полицейский не был. Но Он смотрел на Ба и видел маленькую старушку, и не собирался уходить, не убедившись, что ей не причинят вреда. Я начинала понимать, как он продержался на своей работе больше десяти лет — а может, понимать и то, почему он не дослужился до штатского костюма. Я бы на его месте давно бы уже сбежала и вызвала подмогу. Впрочем, я женщина, а женщины осторожней относятся к физическим угрозам.

— Бабушка, — позвала я. Крайне редкий случай, чтобы я называла ее так. Она для меня всегда была просто Ба. Но сейчас мне надо было показать полицейским, что мы родственники.

Она посмотрела на меня страдальческими глазами.

— Мерри, дитятко, зови меня как всегда.

— Даже если ты не одобряешь мой вкус к мужчинам, Ба, это не дает тебе права крушить магией больничную палату.

— Меня околдовали, ты же видела.

— Так ли? — Голос у меня прозвучал холодновато, я не так уж была уверена на ее счет. — Чары рассчитаны были только на то, чтобы усиливать твои истинные чувства, Ба. Ты на самом деле ненавидишь Шолто и Дойля, а они — отцы моих детей. И никак этого не изменить.

— Вы хотите сказать, что эта ста… что эта леди заставила все здесь летать и биться? — недоверчиво спросил старший коп.

Ба попыталась высвободиться:

— Я снова в своем уме, Властитель Теней. Пусти меня.

— Поклянись. Поклянись Всепоглощающей Тьмой, что не станешь причинять вреда ни мне и никому, кто здесь стоит.

— Клянусь, что не сделаю вреда никому, кто здесь есть, в сей час, но не далее того, потому что ты — убийца моей матери.

— Убийца… — повторил старший коп.

— Он убил мою прабабушку примерно пятьсот лет назад, если я не промахнулась на век-другой.

— Промахнулась почти на двести лет, — сказал Рис. Он щедро улыбался полицейскому, но магии, способной повлиять на человека, в его улыбке не было. Впрочем, она была у кое-кого другого. — Гален, ты не объяснишь все господам полицейским?

Гален не понял, почему его просят, но подошел к копам. Если ему не нравилось стоять прямо перед стаей ночных летунов, то он никак этого не показал. А значит, ничего неприятного он рядом с ними не испытывал — Гален не способен так хорошо скрывать свои чувства.

— Прошу простить нас за этот переполох, — сказал он рассудительно и дружелюбно. У него был природный дар вызывать расположение к себе. Мало кто из людей считает такой дар магической способностью, но очаровывать вовсе не просто. Я начинала замечать, что на людей его талант действует особенно хорошо. До некоторой степени ему поддавались и сидхе, и многие малые фейри. У Галена всегда была этакая харизма, гламор особого рода, но с тех пор, как все наши силы многократно возросли, его «очарование» вышло на уровень настоящей магии.

Лица полицейских разгладились прямо на глазах. Младший разулыбался до ушей. Я даже не слышала, что еще говорил им Гален, но и необходимости не было. Он уже понял, чего хотел от него Рис. Магия Галена смягчила углы, полицейские убрали оружие и ушли довольные, оставив ночных летунов нетопырями свисать с потолка, а щупальца извиваться в окне — будто трехмерную компьютерную заставку. Впрочем, магии Галена помогло и то обстоятельство, что Шолто отпустил Ба. Старший коп не сдался бы так легко, если бы продолжал думать, что она в опасности.

А, и еще Шолто убрал щупальца. Раньше ему для маскировки щупалец приходилось использовать гламор, причем настолько сильный, что даже прикасаясь к его груди и животу, щупалец было не ощутить. Просто гладкое, великолепное тело. Но когда вырвалась на свободу дикая магия — или была вызвана мной и Шолто к существованию, — он приобрел новые способности. Теперь его щупальца могли выглядеть рисунком на теле, крайне реалистичной татуировкой — они и были татуировкой! Но одной мыслью он мог снова превратить их в конечности. В чем-то это было похоже на наших с Галеном вытатуированных бабочек. Я была очень рада, когда они перестали шевелиться прямо в коже. Чувство было не из приятных.

Татуировки были у многих стражей, и у нескольких они могли оживать. К примеру, настоящая лоза начинала виться по телу. Настолько живых татуировок, как у Шолто, не было ни у кого, но ведь только его татуировка начинала существование как настоящая часть его тела.

Даже обаяние Галена не справилось бы с сильным испугом — или когда что-то страшное прямо перед глазами, так что Шолто свои «лишние» части снова превратил в безобидную татуировку. Магия Галена по нашим меркам считалась слабой, но она бывала на редкость полезна в ситуациях, когда более впечатляющие таланты ничем бы не пригодились.

По намеку Риса следом Гален повернулся к доктору: на нее подействовало еще лучше, потому что она была женщина, а он был прекрасен. Вполне возможно, она только пациента через два-три сообразит, что не сказала нам всего, что собиралась, но к тому времени, вероятно, она не захочет признать, что все позабыла из-за одной милой улыбки. В чем прелесть слабой магии — это что люди обычно вообще не считают ее магией, думают, все просто из-за его красоты. Ну а какой же врач захочет признать, что ей так легко вскружить голову красивой мордочкой?

Когда мы остались наконец одни, без посторонних, все дружно повернулись к Ба. Общий вопрос задала я: