Александр Рыжков - Они мечтали (Сборник рассказов)

– Да ну тебя, придурок! – истерично выкрикнул Миша, поднял со снега лопату и зашагал прочь.

– Ты куда, дурень? – в голосе Сени прозвенела тревога.

– От тебя, долбня, подальше!

– Ты ведь пропадёшь без меня. Куда ты идёшь? Зачем этот цирк? Ведь побродишь-побродишь, и назад вернёшься.

Ничего не отвечая, Миша ускорил шаг.

Сеня пустился следом. Догнав его, он злобно заговорил:

– В чём смысл нашей бренной жизни? Ты ведь это хотел узнать?

Миша остановился и полными душевной боли, но в то же время и надежды глазами поглядел на товарища.

– В чём смысл? – продолжал Сеня. Его глаза приняли зловещий оттенок. – Смысл в том, что мы копаем этот грёбаный снег, чтоб не замёрзнуть насмерть. Мы одни здесь. А самое ужасное – я и забыл, сколько дней назад последний раз ел! Вот тебе смысл "нашей бренной жизни", придурок Миша! Мы с тобой скоро подохнем. Ещё денёк-другой, и я сойду с ума от голода, забью тебя лопатой, а потом буду питаться твоими останками. Это продержит меня ещё недельку-другую. А потом я окоченею и подохну следом за тобой. Ну как тебе такой смысл, а?

Миша молчал. На его глаза наворачивались слёзы, леденеющие на ресницах.

– А теперь будь хорошим мальчиком, Мишка, пошли обратно. Будем продолжать копать, делая вид, что этого разговора не было. Окей?

– Оби, – ответил Миша, замахнулся лопатой и треснул Сеню по голове.

Хоть Сеня и повалился сразу же на землю, убить его было гораздо сложней, чем это представлялось. От каждого удара лопатой он невыносимо визжал, кричал, молил прекратить. И с каждым ударом – всё тише и тише…

– А ведь я действительно зря тогда распалил костёр под бензобаком нашей фуры, – прошептал самому себе Миша, сидя возле закоченевшего тела товарища. – Бак взорвался. И мы с Сеней вскоре замёрзли насмерть…

Но момент прозрения, словно вспышка молнии, блеснувший в голове Миши, вновь погас, впустив в мысли спасительное невежество. Всё забылось. Всё заполнило желание копать снег – бесконечный, беспросветный, всепоглощающий снег…

– В чём смысл нашей бренной жизни? В бессмысленной беготне? В постоянном переливании ничего из пустого в порожнее? В смерти?..

– Заткнись и копай, – рявкнул Сеня и в который раз мысленно проклял судьбу за то, что послала ему такого непутёвого товарища.

Рыжков Александр Декабрь 2009 год

Эта аудиозапись попала ко мне совершенно случайно. Как-то я купил подержанный цифровой диктофон (за сущие копейки, нужно признаться) у одного бомжа. Откуда тот его достал – мне было без разницы. Но если бы и захотелось узнать, вряд ли убогий рассказал что-либо внятное: его глаза были полны испуга, руки тряслись, и, казалось, его больше волновало сплавить кому-то злосчастный диктофон, чем заработать на этом копеечку. Как вы уже догадались, в памяти диктофона была вбита эта запись. Я не знаю, злая шутка или нет… Но… душевных сил мне хватило прослушать её только один раз: по спине бегали ледяные мурашки, а кожу стягивало цепкими когтями страха. В любом случае, повторно её слушать не намерен. С каждым днём меня посещали мысли спалить диктофон, и сегодня они воплощены в жизнь. Но перед сожжением закинул запись в Интернет. Люди должны знать… Не хочу ничего больше говорить. Не хочу вспоминать. И можете не стараться комментировать – я всё равно никогда не отвечу…

PLAY

Почему ты здесь?

Всё очень просто.

Я ем человеческую плоть…

Нет, не подумай глупости… Тебе ничего не угрожает. Нет, упаси… хм… пожалуй, его сюда мы не будем приписывать.

Ты правильно делаешь: не выключай свой привязанный к голени диктофон. Да, это было бы замечательно: напишешь обо мне где-нибудь в многотиражной газетёнке типа "Невероятно, но фак"… или выложишь в своём популярном на весь Интернет блоге. И тогда все узнают. Тогда-то все смогут разделить мою боль… Я вижу в твоих глазах насмешку. А мысленно ты уже несколько раз пожалел, что пришёл ко мне. Но молю тебя – дослушай до конца! Я молю тебя! Хотя с лёгкостью мог бы приказать – и ты бы не смог мне противостоять. Ты… никто не в силах идти вразрез моей воле. И брось сжимать рукоять своего кольта! Думаешь, любое земное оружие способно уничтожить меня? Да, я ещё слишком молод, чтобы осознавать всю свою Великую Силу, но знаешь кто бы выжил в эпицентре Ядерного Взрыва?..

Твои уста скривлены в сардонической ухмылочке, это да… но вот в глазах я вижу крохотный огонёк зарождающегося страха. Да, я чую его. Он растёт. Пока ещё хлипкий, вскоре он перерастёт в настоящий пожар! Это нормально… Нечего бояться только трупам и таким как я. Вернее, такому как я, ведь уже три тысячелетия Земля была свободна от… До тех пор пока… Нет, я забегаю вперёд.

Расслабься. Садись в кресло и слушай.

Я был преподавателем в одном университете. Но самое ужасное – я остаюсь им и по сей день… Мои будни были просты, как проза Довлатова. Днём я выкладывался на полную перед студентами: пытался влить в их высушенные сайтом "В Контакте" головы принципы морали и этики. Пытался подготовить их к жестокой и чудовищной жизни, что с распростёртыми клешнями ждала их после защиты диплома за беспечным порогом родного вуза. Предметы? Кому они нужны, те предметы? Мои ученики работали за компьютерами, выполняли лабораторные, а я говорил. Я говорил, я учил их. И они слушали меня. Они приходили ко мне за советами, а не за порцией упражнений в программах математического моделирования, в девяноста девяти и девяти сотых случаях никому не нужных в повседневной жизни. Да, с гордостью говорю: до того рокового случая, до того, как я стал… Нет такого слова, чтобы найти этому определение… В общем, ко мне ходили практически все студенты! Даже старшие курсы, прогуливающие большинство других занятий, ко мне являлись почти со стопроцентной посещаемостью! Хотя, тебе всё равно этого не понять…

Обычно с работы я приходил часам к шести, но бывало и раньше – всё зависело от расписания. Бывали и выходные посреди недели, но в основном – трудные и изнурительные преподавательские будни с первой по пятую пару включительно. Я специально наваливал на себя чрезмерную нагрузку, ведь заниматься кроме преподавания днём мне было нечем.

Днём нечем. А вот вечером, поужинав и поспав немного, ближе к десяти-одиннадцати, я садился за компьютер и писал. Всякую графомань, не для читателей – для себя. В стол. Ох, с каким же умилением я перечитывал свои убогие текстики, как же я высмеивал собственную литературную ущербность по сравнению с Великими Классиками… Но всё же… Всё же… Где-то глубоко-глубоко в душе я почитал себя непризнанным гением! Это может быть и странно, но я ощущал что-то вроде срамной радости за то, что мои рукописи никогда не найдут своих читателей. Но это всё не относится к делу. Если они и представляли какую-то литературную ценность, то в любом случае никогда об этом не узнать – я спалил распечатки и сжёг в той же печи системный блок вместе со всеми резервными копиями на флешках и дисках.