Джезебел Морган - Охотники Смерти или Сказка о настоящей Верности

Горянка зажмуривается, надеясь избавиться от льдисто-тёплого морока. Она понимает, что больше никогда не сможет ненавидеть свою наставницу.

В ладонях Кира всё ещё мерцает звёздным хрусталём злая магия. Его совершенное лицо замкнуто и холодно, Сын Ночи полностью сосредоточен на предстоящей битве. Путы падают с его рук, оборачиваются серым дымом прежде, чем касаются грубых досок помоста. Ночь за его спиной расправляет крылья, унылое утро трусливо отступает перед тенью прекрасной Госпожи.

С радостным криком Рида бросается к своим учителям, не чуя ног взлетает по неровным ступеням, обнимает всё ещё стоящую на коленях женщину. Тело Дикой кажется странно горячим, словно она сжигает саму себя в странной борьбе. С трудом подняв наставницу, горянка оттаскивает её под защиту Кира. Сын Ночи едва заметно улыбается своей сообразительной ученице, но улыбка эта страшна, как ночной кошмар, как обещание жестокой смерти.

Мечутся взволнованные, перепуганные стражники, кричит ничего не понимающая толпа. Люди, эти глупые недальновидные обыватели ещё ничего не боятся, не знают, как мало их отделяет от Той Стороны.

Сейчас или никогда.

Чернильные тени, среброзвёздные блики вьющиеся вокруг Сына Ночи, ластящиеся к нему, словно верные гончие, взрывом абсолютной тьмы разлетаются во все стороны. Небо расцвечено иссиня-чёрными бликами дурной силы, полупрозрачная дымка обвивает людей и дома, крадя драгоценное тепло жизни. Не убийство, нет. Гораздо хуже.

Рида пытается сплести и своё заклинание, желая выплеснуть свою весёлую, бессильную злость на этот город. Пурпур и бледное, лунное золото вливаются в пляску тьмы, внося свою толику безумия в феерию кошмарной сказки. Горянка смеётся, и её смех полон детской радости жизни и миру, радости от осознания своей силы, своего могущества.

И ей вторит тихий, пробирающий до глубины существа смех мужчины с чёрными, бездонными глазами. Странный, далёкий и чужой холод касается кожи Риды, непохожий ни на беспощадный мороз ледяного светила, ни на мертвенное, равнодушное дыхание Той Стороны.

Но она не боится. Она знает: эта тёмнозвёздная сила принадлежит ей даже больше, чем она принадлежит ей.

– Идём скорее, – Голос Кира хрипл и глух, глаза лихорадочно блестят. Он подхватывает на руки безвольное тело Дикой, быстро спускается вниз. Рида вприпрыжку бежит за ним, одновременно конструируя новое заклинание – она не может так просто простить людей, желавших смерти её наставникам. Убить бы их, да Дикая будет недовольна…

Чудовищная в своей чуждой красоте феерия Ночи разогнала людей, на площади остаются только изрядно струхнувшие стражники, слепо мечущиеся в густой темноте. Не удержавшись, Рида подставляет подножку ближайшему, зло и беспечно смеётся над рухнувшим гигантом.

И едва успевает увернуться от меча его товарища. Глаза человека слепо распахнуты, на лице застыла маска ужаса, но он не удирает, как многие его коллеги, а пытается обороняться, машет мечом во все стороны, поражая не реальных охотников, а фантомов, которых магия Риды вытащила из его страхов.

Кир спокойно идёт сквозь тьму и всеобщее безумие, и кажется, что Ночь приподнимает свой покров перед своим сыном и он идёт по широкому светлому коридору.

Никто не смеет встать на его пути.

Мокрая тряпка, успевшая покрыться колючими льдинками проехалась по моему лицу. Отмахиваюсь от неё, пытаюсь разлепить глаза. Тупо болит голова, словно я на спор спала несколько дней.

– Ты же проснулась. Давай, открывай глаза.

Равнодушие в его голосе очень хорошо скрывает мрачную, жестокую злость. Но не от меня. Я вижу в серебре его эмоций ядовито-пурпурные тона, недовольные переливы золотого и яростные – синего.

Он злится? Я ещё никогда не видела своего напарника в ярости. Прекрасное зрелище…

Медленно сажусь, внимательно, изучающе оглядываюсь. Первое, что замечаю – синеватые в в свете солнца горы, вершины которых скрыты пеленой хмари. Смотрю на них, потрясённая, очарованная. Строгая чёткость линий, контрастные чёрные тени и белейший снег, как само отрицание полутонов. Тонкие пики, уходящие ввысь, острый блеск льда и чистая прозрачность воздуха, придающая очертаниям гор почти сказочную ясность.

Это прекрасно.

Это великолепно.

Это… это страшно.

И на фоне этого ледяного, непостижимого великолепия Кир кажется жалким и никчёмным. Даже злое совершенство его эмоций не способно заставить меня оторвать взгляд от Лейкера. И Сын Ночи успокаивается. Изучающе вглядывается в моё лицо, касается рукой лба.

Печально качает головой.

– Ты ещё больна. Как не вовремя.

Мне всё равно.

Мою прежнее поведение кажется теперь безмерно глупым, напрасным, непредусмотрительным. Разве стоило умирать, не увидев это совершенство?!

Воистину, Ноктер [26]– прекраснейший из миров.

– Дикая?..

– Тише. Она поправляется. Ещё не долго ждать. А пока – не мешай ей.

Да нет, пусть говорит. Мне всё равно.

Я смотрю на горы и стараюсь не помнить, что эта красота, это совершенство, созданное самой природой, таит в себе смертельную опасность.

Ведь чем прекраснее создание Ноктерисс, тем оно смертоносней. Истина,делающая наш мир самым ужасающим.

Но я смотрю на горы. Больше мне ничего не надо.

Конечно же, идти через Лейкерскую твердыню было самоубийством даже для нас. А идти узкими да тайными тропами – безумие даже для привычным к таким ситуациям горцев. Ветер на такой высоте открывает иное понятие холода, показывает другие, более острые грани этого слова.

Мёрзну даже я, холод у которой бушует в крови с самого рождения. Под ногами хрустит тонкий слой снега. Снега, а не привычного инея! Колючие щупальца льда пробиваются даже сквозь толстую подошву сапог. Кутаться в куртку бесполезно, кольчуга под ней давно заиндевела и морозила почище гнева отца. Единственные наши плащи мы ещё в самом начале подъёма вручили ученице. Я поспешила обучить её ускорению обмена веществ, и теперь она на ходу грызёт что-то из наших запасов.

Позади ползёт Кир, на которого злорадствующая я навьючила все сумки и вдобавок несколько вязанок хвороста.

Продвижение осложняется ещё и тем, что иногда удобные и устойчивые тропки внезапно с одной стороны обрываются в бездну, а над головой нависает каменный уступ. Тогда приходится идти медленно, не дыша, придерживаясь за скалу, и ладонь через короткое время теряет всякую чувствительность и приобретает синеватый оттенок.

Недовольно оборачиваюсь на отстающую ученицу, закутанную кроме плащей в несколько тёплых шалей по самый нос. Девушка идёт сейчас довольно уверенно, но стоит очередной тропке за поворотом подвести нас к кромке обрыва, как она начинает едва переставлять ноги, старательно не глядя вниз. Я пыталась подбодрить её едкими насмешками, но получила в ответ такой мрачный взгляд, что бросила эту обречённую на провал идею и только поинтересовалась: