Андрей Астахов - Машина Апокалипсиса

Наступившая тишина показалась мне громом. Я посмотрел вокруг и поразился, как же тихо стало в зале. Я стоял, совершенно ошеломленный, а вокруг меня стояли зрители – не только эльфы, но и люди. Многие вытирали слезы. А потом раздался неописуемый рев. Сто пудов, что мало кто из наших рокеров мог бы похвастать тем, что хоть однажды в жизни слышал такую бурю восторга в зале.

– Sagirra! – гремело над амфитеатром – Sagirra!

Я смотрел на сцену и видел, как выходили на нее музыканты в зеленых бархатных куртках с капюшонами. Барабанщик с тамбуринами на поясе. Скрипач с фиделью и скрипач с виолой да гамба. Флейтист с тростниковой флейтой.

Когда появился гитарист, я заорал так, что мои соседи от меня испуганно отшатнулись. Потому что у гитариста Шагирры в руках был двенадцатиструнный «Эко Рейнджер». И еще потому, что он единственный из всей группы не был эльфом.

– ХАААААТЧ! – завопил я и ломанулся к сцене, перепрыгивая через скамьи, расталкивая зрителей, понемногу выходивших из транса.

Я даже не слышал, как пищит у меня на шее магофон. Я вообще ничего не видел и не слышал. Сам не помню, как оказался на сцене. Вопил, как безумный, тряс совершенно счастливого Хатча, который только таращил на меня изумленные глаза и вскрикивал:

– Леха! Леха!

Зал в восторге свистел, топал ногами. Шагирра с растерянной улыбкой смотрела на нас, а ее музыканты окружили нас кольцом, тоже улыбались и что-то говорили на сидуэне. Я не слышал и не слушал, что они говорили. А Хатч, выйдя из ступора, говорил быстро, и язык у него от волнения заплетался, будто у пьяного:

– Леха, ты! Блин, да как же я… Да как я рад! Ребят, это же Леха! Леха, ты живой! Сволочь ты такая везучая! Ты…ты ушел! Да ты… да я… да мы теперь…

– Ты как к эльфам-то попал, бродяга?

– А я нырнул в этот самый… в портал. Когда ты велел нам с Толяном бежать, я и побежал к порталу. И оказался в Уэссе. Помотался по их столице, а потом случайно прочитал объявление, что певица Шагирра ищет музыканта. И пошел на кастинг. Не, Леха, реально, я прям заплачу сейчас! Я уж думал… думал все, один я! Думал, грохнули тебя эти суки. Леха, да я не знаю, что говорить!

– Твоя песня? – шепнул я менестрелю на ухо, сжимая его в объятьях.

– Шагирры. Но аранжировка реально моя.

– Молоток, братан. Талантище. Я просто в трансе. Такой фильдеперсовой готики я никогда не слышал. Все наши свежевылупившиеся рокеры, вместе взятые, недостойны за тобой гитару носить.

– Эй, maenn, – сказала мне Шагирра, нахмурившись. – Ты срываешь мне концерт.

– Пардон, мадмуазель, – я выпустил Хатча. – Валерчик, я тут. Буду ждать, когда вы закончите. Ты только не свали никуда, понял?

– Да куда ж я теперь свалю! – Хатч подпрыгнул, завизжал от радости. – Эх, напьемся в умат!

– Обязательно. Все, ухожу, – заявил я распорядителю концерта, который шел ко мне с каменной физиономией в сопровождении стражников. – Что, идти с вами? Отказаться я не могу? Понял. Счастливо отлабать, ребята, – сказал я эльфам, когда распорядитель потянул меня за рукав. – Эльф-рок форева!

В караулке было тепло и смрадно – воняло мокрой шерстью, немытыми ногами, чесноком, пивом и мышами. Капитан стражи, тощий седеющий человек в красно-белой епанче с гербами Авернуа поверх кольчуги, велел мне сесть на стул.

– Гость столицы? – спросил он голосом, бесцветным и невыразительным, как лицо блондинки без грима. – Странствующий рыцарь? Прибыли сюда недавно? И законы наши, конечно же, не читали? Что ж, самое время ознакомиться с ними.

Он открыл здоровенный талмуд, занимавший едва ли не половину его стола и сообщил мне, что я нарушил аж четыре статьи закона «О пристойном поведении в общественных местах», как-то: primo, вел себя непристойно; secundo, сорвал публичное мероприятие; terzio, создал опасную ситуацию в общественном месте и, quarto, оскорбил почтенных бюргеров словами и действием. Я не мог вспомнить, кого, когда и как я оскорбил, однако было понятно, что ничего доказать мне все равно не удастся. Тощий между тем сообщил мне, что согласно Статье 566 закона «О пристойном поведении…» мои действия содержат состав правонарушения, и я понесу назначенное законом наказание.

– И какое же? – не удержался я.

– Пункт 1-ый предусматривает за подобное преступление наказание в виде публичного битья кнутом и оставления у позорного столба сроком на двенадцать часов со штрафом в размере 100 имперских дукатов в пользу казны, – не меняя тона, ответствовал авернийский коп, одним глазом глядя на меня, а другой скосив в книгу. – Пункт 2-ой, однако, определяет особое наказание для титулованных особ, коей являетесь и вы, милсдарь хулиган, в виде тюремного заключения сроком на 10 дней cum diffamatio publico с последующей реабилитацией по особому распоряжению магистрата через неделю после срока истечения оного наказания. Правонарушитель, привлекаемый к ответственности по пункту 2 Статьи 566, может также выплатить штраф в размере 250 полновесных золотых имперских дукатов, либо в другой валюте, эквивалентной означенной сумме, что равнозначно отбытию налагаемого законом наказания, после чего правонарушитель освобождается из-под стражи и перестает быть объектом судебного преследования, если проводящие расследование органы охраны порядка не обнаружили в ходе оного расследования доказательств совершения задержанным прочих противоправных действий, предусмотренных законодательством…

В переводе с птичьего языка крючкотворов-сутяг на человеческую речь эта фраза означала: «Гони 250 золотых, парень, и вали отсюда, пока я не передумал». И я тут же дал единственно верный ответ;

– Я выбираю штраф!

– Это невозможно, – к моему великому удивлению ответил офицер. – У вас нет двух с половиной сотен.

Такой подлянки я никак не мог ожидать. В самом деле, я совсем забыл, что мои финансы поисчерпались.

– У вас есть только восемьдесят два дуката, – добавил полицейский. – Они конфискованы в пользу королевской казны. Прочее ваше имущество будет вам возвращено, когда вы отбудете тюремное заключение.

– Заключение? – задохнулся я.

– Десять дней и ночей.

– Нет, вы не можете. Я ни в чем не виноват! Я встретил друга, вот нервы и не выдержали.

– Очень сожалею, но закон есть закон. Капрал, уведите арестованного.

Странно, но у меня совершенно не было желания буянить и качать права. Было какое-то чувство обреченности. К тому же в кордегардии появилось человек пять до зубов вооруженных стражников – соотношение сил было не в мою пользу. Поэтому я покорился и дал себя увести в камеру, которая находилась в подвале башни.

Строго говоря, местная тюрьма напоминала огромный вольер, разделенный железными решетками на отдельные клетки. Было довольно холодно, крепко пахло сыростью, мокрой известкой и общественным сортиром. Меня посадили в клетку-одиночку – видимо, это была какая-то привилегия. В соседнем «загоне» сидело человек шесть, судя по их рожам – настоящие урки. Один из них тут же завел со мной беседу.