Александр Шаповалов - Серая нить. Книга первая.

Дверь распахнулась, и в казарму вошел крупного телосложения военный. Его обветренное лицо не выражало никаких эмоций, из-под нахмуренных бровей смотрели цепкие, колючие глаза. Обведя помещение взглядом, гора мышц проскрипела:

– Взвод в одну шеренгу становись. Живо.

Подстегнутые этим рыком, словно кнутом, пацаны, которые ещё несколько дней назад тискали девчонок и глотали дешевое пойло у себя во дворе, повскакивали со своих мест. Мы суетливо носились по казарме, пытаясь понять, где должна стоять шеренга и то место, которое каждый из нас должен в ней занять.

Виновник хаоса, творившейся в помещении, стоял как скала, с усмешкой наблюдал за происходящим. Казалось ещё немного, и он начнет зевать, устав от беспорядка. Через несколько минут слабое подобие строя, наконец, застыло перед отдавшим команду.

– Моя фамилия Степанов. Я старший сержант, доблестных десантных войск. На время прохождения службы в нашей части назначен командиром взвода, к которому вы приписаны. А это значит, что на ближайшие полгода я для вас кто? – сержант сделал паузу, чтобы бойцы смогли закончить фразу.

– Типа отец,– раздался гнусавый голос с конца строя, чем вызвал волну смеха.

– Не угадал боец, – сержант остановился напротив подавшего голос бойца. – Я олицетворение ужаса, заставлявший вас в детстве просыпаться в мокрой постели. Проклятье, от которого можно избавиться двумя способами: первый – сдохнуть, второй – окончить учебку. Причем первый, мене болезненный и более гуманный. Вы узнали кто я, теперь пора узнать, кто вы. Ты, – сержант остановился напротив моего соседа и ткнул пальцем в грудь.

– Десантник, – заорал новобранец, то ли от испуга, то ли от усердия. Сержант стал вплотную к бойцу, схватил его за ремень и слегка приподнял.

– Слушай меня внимательно, – прошипел сержант, – не дай бог, сказать тебе это, за пределами этих стен. Мне даже трудно представить, что может с тобой случиться.

– Ты дух, – перекручивая ремень, продолжал сквозь зубы говорить сержант, – то есть, никто и ничто. Право называть себя десантником, надо ещё заслужить. А пока вы просто стадо животных, которых готовят для бойни! – уже орал сержант. – И, чтобы, вы, скоты, прожили там чуть дольше, после первого выстрела, я из вас все соки выжму. Сержант отпустил перепуганного юнца, вернулся в начало строя.

– Чтобы вы не усомнились в моих словах, форма номер два и выходи строиться. Разминка перед ужином никому ещё не вредила. Ведь пять километров не испортит ваш аппетит. Правильно бойцы. Не слышу.

– Так точно, товарищ сержант! – дружно рявкнул строй.

– То тоже, – произнес сержант, плотоядно улыбнувшись, – выходи строиться.

В тот день никто так и не смог попробовать свой первый армейский ужин. Добравшись до казармы, молодые повалились без сил на свои постели, прямо в, пропитанной потом, одежде. Вошедший вслед за ними командир взглянул на бойцов, ухмыльнулся и молча вышел. Это была первая и единственная поблажка со стороны сержанта, за полгода проведенных в учебке. Следующее утро напоминало ад. Начался он со страшного слова подъем.

– Ты что, боец, не слышал команды подъем, – заорал мне в ухо сержант.

От неожиданности я подпрыгнул, едва не опрокинул верхнею койку, от куда на меня, выпучив сонные глаза, смотрел Колян, так же разбуженный криком командира.

– Быстрей бойцы, быстрей, улитки и те вас обгонят, – ходил среди мечущихся солдат сержант.

– Вы не бойцы Советской Армии, а сонные мухи. Ничего, скоро детский сад кончится, и тогда вы, что – спросил сержант у первого попавшегося бойца, – тогда что, ещё раз спрашиваю. Или мне прочистить тебе уши.

– Мы, мы научимся? – промямлил перепуганный молодой.

– Тогда вы трупы, вонючие трупы, корм для падальщиков. Понятно?

– Хочешь выжить, научи тело действовать быстрей, чем думаешь.

– Стреляй, потом разберешься, был враг вооружен или нет. И главное, помнить – хороший душман, мертвый душман, – свою маленькую лекцию сержант сопровождал хлесткими ударами ремня по пятой точке нерасторопных. – Все гуманные сопли оставьте тем, кто остался дома, если хотите выжить. Все пламенные речи закончены, выходи строиться.

Через пару месяцев пробежка перед ужином действительно не портила нам аппетита, даже наоборот. Но наш сержант не знал устали, выдумывал все новые истязания. Мы едва привыкали к одному, как на наши головы сваливалось иное, более жесткое испытание. Жутко завидуя другим, мы, как проклятые носились по окрестностям. Наши животы и коленки знали каждый бугорок, каждую ложбинку в поле возле учебке.

Иногда наш командир по несколько дней запрещал нам снимать рюкзаки, набитые камнями.

– От чего зависит ваша жизнь в рейде? – поучал он при этом. – От наличии боеприпасов, воды и пищи. У тебя закончились патроны – ты труп. У тебя не осталось воды, ты – труп. Если ты не способен нести груз наравне со всеми, взваливаешь часть его на плечи товарищей – значит, ты снижаешь шансы выжить у всех, кто рядом с тобой.

Походы, так называл сержант такие дни. Мы повсюду таскались с полной выкладкой и набитыми магазинами, будь-то столовая или казарма. При этом мы соблюдали караульную службу по усиленному варианту. Даже спали мы в эти дни не на кроватях, а под ними. У сержанта, казалось, не было другой цели в жизни, кроме одной – заставить поверить нас в существование ада на земле. Как мы тогда заблуждались, думая так.

Прозрение наступило вскоре, после того, как нас, несколько десятков молодых, только что окончивших учебку бойцов, забросили на дальнюю, горную заставу в Афгане.

При первом, боевом выходе мы, несколько воспитанников безумного Макса, так между собой звали нашего сержанта, угодили в патрульную команду, проверяющую дорогу перед проходом колоны.

Наш небольшой отряд, пройдя ущелье, начал окапываться, чтобы дождаться колону. Вдруг тишину разорвала пулеметная очередь. Пока мой мозг пытался понять, что случилось, тело принялось спасать себя. Я упал, ужом, скользнул под нависшую над дорогой скалу, подсознательно отмечая, откуда ведется огонь. Вжался в камень, я видел, как падали те, кто не был так быстр. Другие подались панике, метались по дороге, пока смерть не настигала их. Пули, вырывали из тел клочки формы, перепачканные кровью с прилипшими к ним кусками мяса. Еще страшней было, когда разрывная пуля попадала в голову. Голова лопалась как арбуз, сброшенный с высоты, разбрасывая вокруг мозги. Один такой серый комок слизи с кровавыми прожилками упал мне на ботинок. Это заставило мой мозг вернуться к реальности – к грохоту взрывов и противному свисту пуль. Я передернул затвор и расстрелял в упор, выскочившего на меня, душмана.

Позже, подоспевшие вертушки помогли нам выбить духов. После боя, дымя дешевыми сигаретами в кругу других бойцов, переживших этот Ад, я для себя отметил. Мы, прошедшие школу безумного Макса стояли сейчас и жадно затягивались «примой». Да кто-то был ранен, у всех дрожали руки, но мы были живы! Ребята, прибывшие с нами из учебки с других взводов, погибли все.