Джон Робертс - Дикая орда

– Смотри же, не обмани. Мое расположение снискать не так легко. Каган человек доверчивый, он не понимает, что за покорной улыбкой может таиться измена и что верная служба порою – первый шаг к предательству.

Киммериец почувствовал, как кровь приливает к лицу, но сумел сдержать себя.

– Если кто-то замышляет зло против кагана, – сказал он, не повышал голоса, – я убью его. Или ее.

Женщина зашипела, как стигийская змея, которой наступили на хвост. Киммериец понял, что задел ее за живое. Лакшми направилась прочь, ее черные покрывала всколыхнулись, и Конан ощутил тяжелый запах благовоний. Оказывается, не только в цивилизованных странах встречается странная особенность – чем ближе к правителю, тем больше ненависти и интриг.

– Не доверяй ему, господин мой, – нашептывала Лакшми. – Я доверяю человеку, показавшему свою доблесть на поле брани, – ответствовал каган. Не более того. Что он выиграет, если будет мне неверен? Кто наградит его лучше, чем я? Где он возвысится быстрее, чем на моей службе? Не мечтает же он отнять у меня власть и стать Учи-Каганом! – Он сам рассмеялся подобной мысли. – Может, кто-то из моих приспешников и подумывает об этом, но уж не Конан. Он знает – гирканийцы никогда не признают в чужестранце повелителя.

Лакшми отлично знала это. Потому-то магу Хондемиру и приходилось прибегать к таким опасным чарам, чтобы подчинить себе волю кагана. Знала наложница и другое: временами ее хозяин терял здравомыслие, и тогда можно было играть на его страстях. Лакшми поставила перед Бартатуей столик и наполнила вином чашу. Правитель более искушенный заметил бы откровенную фальшь, сквозившую в движениях красотки. Но гирканиец видел только белое точеное тело, оплетенное жемчужными нитями и лишенное иных одежд.

– Однако есть нечто принадлежащее тебе. Он желает и может это отнять, проговорила Лакшми, подавая кагану чашу.

Бартатуя гневно свел брови:

– Что же это?

– Твоя наложница.

– Он кому-то посмел сказать…

– Конан никому ничего не говорил, – перебила она. – Но он смотрел на меня как взбесившийся жеребец: все и так было понятно.

Каган откинулся назад и отпил из чаши.

– Смотреть и хотеть дозволено каждому. Не больше. Сейчас этот человек мне нужен. Потом посмотрим.

– Твое благополучие – единственное, что заботит меня, господин мой, сказала Лакшми. Мерзавка осталась довольна: семя упало в плодородную почву и непременно прорастет.

Той же ночью, чуть попозже, вендийка незаметно выскользнула из шатра Бартатуи. Каган храпел богатырским сном, так что удрать большого труда не составило. Когда женщина добралась до границы лагеря, ее окликнул часовой.

– Это я, Баязет, – отозвалась Лакшми. Воин по имени Баязет давеча сопровождал ее в Согарию, Некогда он служил Кухлагу и в глубине души недолюбливал кагана. Лакшми исподволь привлекла его к себе ласковым обращением и подарками, и сейчас этот человек был всецело в ее власти.

– Я ненадолго уйду из лагеря. К рассвету вернусь.

– Хорошо, госпожа моя, – ответил воин и поклонился, когда вендийка вложила ему в ладонь золотое кольцо.

Лакшми осторожно двигалась в потемках, пока не расслышала глухой бой бубнов и визгливый посвист флейты. Женщина спустилась в ложбину. Там, у небольшого костерка, сгрудились шаманы и самозабвенно наяривали свою дикую, пронзительную музыку.

Вокруг костра в безумном танце прыгали двое: один – в оленьей шкуре, в нелепой шапке с ветвистыми рогами и блестящими копытцами; другой безбородый отрок в женском платье. Лакшми удивленно смотрела на танец, становившийся все более разнузданным и непристойным. Когда пляска закончилась, вендийка вошла в освещенный крут.

Шаман с бубном взглянул на Лакшми. Волосы у него были как спутанная паутина, а зубы – сплошь гнилые пеньки.

– Зачем ты нарушила наше таинство, госпожа?

– У меня к вам дело, – молвила Лакшми. – Есть человек, который с каждым днем все больше подчиняет кагана своей воле. Я хочу положить этому конец. Никогда бы хитрая наложница не стала напрямую интриговать против Бартатуи с этими омерзительными извращенцами, но сейчас цель требовала любых, пусть даже самых гнусных средств.

– Кто это? – спросил дряхлый шаман.

– Чужестранец, Конан. За несколько дней он из раба превратился в полусотника, а потом – в полутысячника. Его честолюбие не знает предела, и я желаю покончить с ним.

Старый шаман хмыкнул:

– Смерть – вот конец любым честолюбивым помыслам, будь ты обычный искатель приключений или сам каган.

– Ни слова о кагане, – оборвала его Лакшми. – Сейчас речь идет о киммерийце. Можете вы избавить меня от варвара?

Старик пискляво – словно птица, подавившаяся зерном, – засмеялся:

– Вряд ли найдется человек, от которого мы бы не в силах были избавиться! Мы общаемся с миром духов. Нам открыты пути грядущего, мы умеем распознавать, кто наводит злые чары. И сами наводим такие чары. Да я зашвырну этого выскочку-чужестранца во тьму, откуда он явился.

– Хорошо. Я щедро вознагражу вас. – Лакшми повернулась и собралась уходить.

– Как ты вознаградишь нас? – шаман лукаво прищурился. Вендийка медленно обернулась:

– Золото, серебро, жемчуг…

– Железо и камни для нас ничего не значат, – с глубоким презрением поморщился шаман. Он переглянулся со своими подельниками, и Лакшми вдруг почувствовала, как от собравшихся вокруг исходит волна отвратительного, сладострастного жара.

– Что вам нужно? – твердо сказала вендийка.

– Есть таинство, – прошептал старик; голос его шелестел, как ветер в сухой траве. – Великое таинство, обновляющее наши силы. Оно свершится очень скоро. Для него нужна женщина. Такая, как ты, госпожа моя. Многие испугались бы взять на себя женскую роль в этом обряде, но ты смела, ты пойдешь на все, чтобы сохранить свою власть. – Он говорил тихим, заговорщицким голосом. Лакшми бросила взгляд на женоподобного мальчика – на его раскрашенном лице лежала печать неизбывного зла. По ту сторону костра маячил человек-олень, его странное одеяние блестело в отсветах пламени.

– Хорошо, – кивнула она. – Избавьте меня от чужестранца, и я поучаствую в вашем таинстве.

Как только Лакшми ушла, бубны и флейты вновь завели свою безумную песню. Если семя подозрения, посеянное в душе Бартатуи, не даст всходов, шаманы сделают свое дело. Проще было бы нанять обыкновенного убийцу, но Лакшми сомневалась, что удастся подговорить какого-нибудь степняка выступить один на один со свирепым, непобедимым киммерийцем. У вендийки всегда имелся запасной план на случай провала: иначе действовать слишком рискованно. План касался Конана и Бартатуи. Кстати, и Хондемира тоже.

Конан во главе пяти сотен всадников ехал по разоренной войной земле. Каждые несколько лиг им попадались дымящиеся пепелища сожженных деревень. Дорога кишели беженцами, тащившими узлы со спасенным скарбом.