Андрей Стерхов - Тень кондотьера

В неосознанном, но решительном порыве Зоя кинулась было поднять родное с лежащего на полу персидского ковра, но я схватил её за плечи и резко повалил на кровать. Удерживая одной рукой, второй проворно нашарил и вытащил из-под подушки скотч. Несколько секунд, и – долго ли умеючи – тонкие девичьи запястья схвачены клейкой лентой. Ещё несколько секунд, и – это уже играючи – схвачены лодыжки. Хотел и рот ей залепить, но потом передумал. Не было смысла. Она не вопила, на помощь не звала, только сипела, рычала по-звериному да брызгала слюной. Это ничего.

Минуту-две Зоя боролась очень яростно: извивалась всем телом, колотила меня в грудь кулачишками и пыталась расписанными под хохлому коготками лицо расцарапать. Но затем потуги её несколько ослабли, а вскоре она совсем выбилась из сил, перестала вырываться и сделала передышку. Тут-то я и вытащил шприц. Выдавив из него скорее по привычке, чем по острой необходимости контрольный фонтанчик, задрал с фельдшерской беспардонностью кружева ночной рубашки и прицелился.

Первая попытка оказалась не слишком удачной: дёрнувшись всем телом так, будто кипятком её ошпарило, девушка изловчилась и попыталась выбить шприц коленкой. Ничего у неё, разумеется, не вышло. Шприц-то у меня – не нынешняя безделица одноразовая, а заговорённая от миллиона мыслимых и немыслимых недугов реальная машина с двумя медными кольцами на ободке трубы и ещё одним на стержне поршня. Пальцы в этих кольцах сидят плотно, как в пазах кастета, – просто так не выбьешь. Так что нет, не выбила, только помешала и тем раззадорила. И уже вторая попытка мне преотлично удалась. Нажав девушке на солнечное сплетение с такой силой, что стала задыхаться, я всё-таки воткнул иглу ей в бедро. Вдавил поршень до упора и со словами "А ты, глупая, боялась" тут же выдернул шприц. Было бы неплохо, конечно, в вену Зёрна Света ей засандалить, но тут уж не до жиру, быть бы живу. Тем более что разница во времени "прихода" некритичная – минуты две-три. Вполне можно и обождать.

Не люблю хвалиться, но Зёрна Света, препарат обязанный столь поэтическому названию стараниям Ашгарра, – плод моих собственных алхимических экзерсисов. Всякий раз когда приходит мой черед охранять Вещь Без Названия, дни и ночи напролёт провожу в лаборатории, устроенной в одной из келий Подземелья. Как и все прочие маги, что с той или иной степенью усердия практикуют алхимию, тщусь сотворить то, чего с точки зрения официальной науки в принципе нельзя сотворить. К сожалению, эликсира молодости равно как и философского камня пока не создал, зато, смешивая в пробирках всякое да старательно над тиглем колдуя, получил целую линейку всевозможных зелий, имеющих очевидную практическую пользу. Зёрна Света как раз из их числа.

Основное фармакологическое свойство препарата, формулу которого не столько из алчности, сколько из осторожности держу в большом секрете, заключается в том, что он эффективно сужает запредельно расширенное сознание до размеров сознания обыкновенного человека. Можно сказать, Зёрна Света – своеобразный наркотик наоборот. Для людей всё это неактуально, для Иных – весьма и очень. В поисках временного успокоения вампиры, лярвы, оборотни, прочие нелюди разного уровня экзотичности, готовы что угодно отдать, дабы получить хотя бы одно Зёрнышко, а вместе с ним – возможность пусть ненадолго, но побыть в шкуре обыкновенного человека. В меру своих сил и возможностей я предоставляю им такое сомнительное удовольствие. Не за бесплатно, конечно. Когда за деньги продаю, когда на Силу меняю, а иной раз принимаю оплату и услугами. Правда, снабжаю Зёрнами не всех подряд, а лишь приятелей и старых знакомых. На всех Иных нашего города даже при большом желании у меня продукта бы не хватило. Как ни крути, алхимическая лаборатория – это всего лишь алхимическая лаборатория, производительность у неё совсем не та, что у фармакологического комбината транснациональной корпорации. Нет-нет, совсем не та у неё, увы, производительность. Да и с ингредиентами не всё так просто, уж больно они редкие. Один затай-зилле чего стоит, не говоря уже о разрыв-траве и корне анабар.

До появления же Зёрен Света куньядь из одержимых вынимал я по жёсткому варианту. Поймаю, бывало, резвуна на месте преступления, спеленаю да тут же и зачитаю на ухо давно испытанное заклинание безо всякой там щадящей инъекции. И получалось это у меня, скромничать не буду, всегда неплохо. Нормально получалось. Другое дело, что в результате столь прямолинейной процедуры сознание одержимого лопалось, будто воздушный шарик. Вынимать-то я куньядь вынимал, но всякий раз одержимый становился дебилом в клиническом смысле этого многогранного слова: глаза в кучку и слюна по подбородку.

Прекрасно зная о столь досадном побочном эффекте традиционного метода врачевания, ничего по большому счёту поделать я не мог – выбора-то не было. Вернее был, конечно, но такой, которого лучше бы, пожалуй, и не было. Ну что это действительно за выбор: либо лишай ума одержимого, либо оставь ему возможность и дальше ближних своих со свету сживать? Это никакой на самом деле не выбор, это издевательство чистой воды. Впрочем, с появлением Зёрен Света моральная дилемма разрешилась. Осталась одна забота: с дозой не переборщить.

На этот раз признаки исступления стали уходить спустя две минуты сорок восемь секунд после введения амортизирующего препарата. На исходе третьей минуты лицо девушки перестало походить на посмертную маску с чёрными прорезями вместо глаз, меловая бледность отступила, во взгляде появилась осмысленность, а потом и удивление – что это со мной? где это я? И она уже больше не пыталась вырваться. А ещё через несколько секунд и вовсе сделалась пластилиновый, несколько раз сладко зевнула, сомлела, свернулась клубочком и стала засыпать.

Чтоб чего доброго не отключилась раньше времени, я срочно распечатал и сунул ей под нос пузырёк с бодрящей мерзостью. Когда же скривилась и замотала бедовой головушкой, прижал к груди крепко-крепко и, отдавая Силу волнами, произнёс вполголоса на ушко:

Едва отзвучало последнее слово заговора, Зоя забилась в страшных корчах-конвульсиях, а когда они утихли (случилось это по прошествии пяти томительных минут), стала кашлять так, будто рыбья кость у неё в горле застряла. Потом изо рта девушки пошёл пар, какой бывает, когда дышишь на морозном воздухе. Только этот пар был не белым, а зеленоватым и в свете фонаря казался бледно-голубым. Да и не пар это вовсе был никакой, куньядь это была. Самая настоящая ядовитая куньядь. Окончательно покинув девушку, она никуда не улетучилась, а зависла над нами густо-клубящимся облаком. Если бы кто-нибудь в ту минуту вошёл в комнату, наверняка бы подумал: вот же черти как накурили. Пахло, правда, не табачным дымом, а озёрными кувшинками, но всё одно было очень похоже.