Юрий Никитин - Истребивший магию

Проснулась она, чувствуя себя посвежевшей, открыла глаза, взгляд уперся в стену прямо перед носом. Начала поворачиваться и поняла, что спала, заботливо укрытая подоткнутым со всех сторон одеялом, на кровати.

Олег на той стороне комнаты смотрит в единственное окошко, руки его сами по себе затягивают веревку на горлышке уже собранного дорожного мешка.

Барвинок воскликнула возмущенно:

– Ты меня обманул!

Он обернулся, смерил ее оценивающим взглядом.

– О чем ты?

– Ты перенес меня беззащитную и сонную к себе в постель! И что?

Он ответил хладнокровно:

– А ничего.

– Где спал ты?

Он поморщился.

– Это не важно. Важнее то, что сейчас ухожу. Считай, что я тебе сказал «до свидания», когда ты спала.

Она ахнула, проследив за его взглядом и обнаружив, что сидит с опущенным до пояса одеялом. Жар прилил к лицу, он подняла одеяло до подбородка, хотелось закрыться вообще с головой, но такое слишком, она же храбрая и самостоятельная женщина, сумела переломить себя и в свою очередь уставилась на него с суровым возмущением.

– Как… как ты мне это сказал?

– Издали, – ответил он. – Я осторожный. Чтоб не укусила спросонья.

– Гад!

Он хмыкнул и повернулся к выходу.

– Будь здорова, красотка.

Дверь за ним закрылась, Барвинок перевела дыхание и несколько мгновений сидела неподвижно, сотрясаемая только бешено стучащим сердцем.

Первое, она заснула моментально, а он перенес ее на свою постель. А не спорил насчет кому где спать, потому что видел, как она измучена, хоть и храбрится. Заранее все просчитал и не тратил усилий на бесполезные споры, на которые она так рассчитывала.

Второе: он не воспользовался ее беспомощным состоянием, что должно бы радовать, но почему-то не радует. Сейчас даже трудно сказать, почему нет радости, ведь наверняка помучился соблазнами, у нее очень хорошее тело, она знает, а мышцы покрыты нежным женским жирком. Тонким, но достаточным, чтобы выглядеть очень соблазнительно.

Третье… она не могла с ходу сказать, что именно третье, хотя наверняка есть и четвертое, и пятое, у нее к нему больший список обид, но надо спешить…

Харчевня внизу почти пуста с утра, волхв перед дальней дорогой трудится над большим жареным гусем, жрет его, как кабан сочные желуди, ничуть не озаботившись подождать ее. Впрочем, она сейчас не женщина и даже не спутник, так что ладно, простим невежду.

Она приняла как можно более независимый вид и гордо прошла через зал к столу.

Олег поднял голову, она сказала мимо:

– Доброе утро!

– И тебе, – буркнул он. – Еще раз.

– Как спалось?

– Прекрасно, – сообщил он. – Ешь, рыба великолепная, а мясо чуть пережарили.

– Ничего лишнего не снилось?

– Нет, – ответил он коротко.

Она спросила наконец с запинкой:

– Я спала так крепко… ничего не произошло?

Он пожал плечами, проглотил кус мяса и ответил хриплым голосом:

– Ты насчет ночного нечто?

– Ну… да, – ответила она, хотя как раз про ночного гостя и забыла вовсе, озабоченная, как всякая нормальная женщина, взаимоотношениями с мужчинами больше, чем с чудовищами и призраками.

Олег снова долго прожевывал, даже запил глотком вина, наконец ответил равнодушно:

– Ничего интересно. Да, приходил. Даже приходили.

Она вздрогнула, это нечто могло и ее цапнуть, решив, что самое важное лежит в постели, а неважное – на полу.

– И… что?

– Ешь молча, – сказал он раздраженно. – Я из-за тебя полз, как черепаха! Давно бы уже на месте был. Теперь надо наверстывать.

Она умолкла и поспешно глотала мясо, почти не прожевывая, страшась, что в самом деле оставит здесь, как надеется, и уйдет. Бунтовать и выказывать неповиновение женщина должна все-таки в определенных рамках, которые мужчины соглашаются терпеть, но если палку перегнуть, все бросают и уходят за горизонт.

– А кто приходил? – спросила она после точно рассчитанной паузы.

Он в самом деле уже то ли остыл, то ли забыл про наказ молчать в тряпочку, отмахнулся.

– Тебе неинтересно.

Она сказала с внезапным подозрением:

– Ах, это была женщина?.. С крыльями?.. Говорят, есть суккубы. Спят с мужчинами и пьют их кровь…

Он промычал с набитым ртом:

– Враки.

– Что враки? Что с крыльями?

– Что пьют кровь. Ничего не пьют… кровь. Что за брехня? Зачем им кровь? Не вампиры же…

Она задержала дыхание, сердце колотится, как бешеное, что она за дура, нужно было сразу лечь с ним, тогда бы никакая суккубина…

– Но все равно, – сказала она фальшивым голосом, – ты берегись. Чем-то же опасные?

Он пробормотал:

– Кому как. Ты ешь-ешь. У тебя будет чем платить? А то могу оставить пару монет.

– Не беспокойся, – отрезала она решительно. – Могу и за тебя заплатить. Хочешь? А вообще-то за красивую женщину всегда мужчины платят.

– Гм, – пробормотал он, – но некоторые требуют потом расплачиваться. Уже… гм… слыхал и даже слыхивал.

Она ощутила, как ее щеки залил жаркий румянец. Дура, расхвасталась, вот сейчас надо признаваться, что либо дура и жизни не знает, сидела себе в золотой клетке и чирикала, либо побывавшая в мужских руках бессчетное количество раз и уже знающая, что и почем.

Олег искоса посматривал, как она опустила голову и лихорадочно придумывает ответ, но так и не сумела, любой ведет к пропасти, и тогда он, сжалившись, поинтересовался:

– Компот из вишен будешь? Тут здорово варят… Даже не знаю, какие травки добавляют, но вкусно…

Она торопливо отозвалась:

– Да-да, закажи!..

В голосе ее была жаркая благодарность, что вот сам же и спас, Олег заботливо налил ей, а то у нее и пальцы дрожат, и сама глаз поднять не смеет.

В корчме постепенно появлялись посетители, некоторые заспанные, раздраженные, с одутловатыми лицами и мешками под глазами. По другим в первую очередь видно, что после вчерашней пьянки мучаются головной болью, на всех зыркают злобно.

Олег пробормотал:

– Надо уходить. Сейчас начнется драка…

– Так уж и обязательно? – спросила она.

– Вот увидишь…

Он не договорил, как у самой стойки один с размаха двинул собеседника кулаком в зубы. Тот упал, но на победителя набросились двое, на них накинулись пятеро, и через пару минут дорога к выходу оказалась перекрыта дерущимися.

Олег посматривал с гадливостью, заговорил с нею, отвернувшись и стараясь не обращать внимания, но на спину ему обрушилась табуретка, запущенная кем-то из другого конца зала.

Барвинок никогда не видела, чтобы человек мог озвереть вот так моментально. Чувствовалось, что злость в нем копилась уже давно: наперсточник, гадальщик, лотерея, а теперь еще пьяные дураки, и он словно взорвался холодной молчаливой яростью.

Гуляки сперва даже не поняли, что изменилось, а он бил коротко и страшно, а когда допустил по небрежности или оплошности пару размашистых ударов, противников унесло, как сорванные листья ветром. Остальные же распростерлись на полу среди перевернутых столов, и Барвинок с ужасом чувствовала, что никакие лекари им уже не помогут.