Энтони Уоренберг - Клятва киммерийца

— Ты — Ллеу? — спросил варвар, вспомнив слова Даны и обращаясь к несчастному.

— Да, — выдавил тот, теряя сознание.

За мутным окном уже занимался серый рассвет.

Взглянув на связанных женщин, Конан встретился с глазами Линн — в них пылала такая ненависть, что если бы взглядом можно было убивать, киммериец был бы уже мертв по меньшей мере трижды.

— Твари, отрыжка Нергала, что все это значит?! — рявкнул варвар, вновь хватая Линн за волосы и поворачивая лицом к распростертому на полу телу Ллеу, — Что должен был совершить этот человек, чтобы подвергаться подобным пыткам? Кто он и что вам сделал?!

Женщина молчала. Более того, она попыталась извернуться и вместо ответа плюнуть варвару в лицо, но у нее ничего не вышло — тот с силой отшвырнул ее от себя; оглушенная, она на какое-то время вновь затихла. Взгляд Конана остановился на Дане, которая, не дожидаясь вопроса, обреченно выдохнула:

— Ллеу — наш брат.

Подобное заявление могло сбить с толку кого угодно. Нет, киммерийцу и прежде доводилось сталкиваться с примерами неимоверной жестокости, он знал и племена дикарей-каннибалов, да и от его собственной руки полегло множество разных существ, людей/ чудовищ и демонов.

Однако всякий род жив тем, что все-таки не стремится уничтожать собственных кровных родственников, тут же творилось, выходит, нечто вовсе уж переходящее границы разумения и не имеющее никаких оправданий.

— Говори! — приказал он, пнув Дану ногой.

…Восемнадцать зим минуло с тех пор, когда порвавшиеся в Туонелл люди лесов из племени Всевидящих похитили и увели с собою в топи молодую жену Бриккриу и двух его малолетних дочерей. Такова была их месть за то, что охотник, забавляясь, пустил стрелу во встреченную им на окраине леса женщину, которую, как он оправдывался, принял за оборотня-волчицу. Одной стрелой Бриккриу прикончил двоих, ибо та носила во чреве нерожденного сына, дитя Всевидящих, племени, живущего скрытно и по своим законам, но никогда не приносящего вреда людям равнин, если те сами не нарушали их покой. То было племя древних магов, способных, по слухам, предсказывать будущее и определять по виду человека, долго ли тому еще топтать землю пред очами Митры. Еще Всевидящие владели тайной общения с душами тех, кто уже отправился бродить по Серым Равнинам.

Молодой охотник Бриккриу был неимоверно честолюбив и одержим мечтой овладеть их знанием. Много раз, рискуя жизнью, он в одиночку отправлялся в самую глушь лесов в поисках Всевидящих, дабы те приняли его и обучили своим магическим законам.

Но они отвергли его. Древний старец, глава их рода, сказал, что подобное оружие нельзя давать в руки человеку, желающему обратить его во зло и укрепить свою власть над соплеменниками с помощью чар колдовства. В ярости, вне себя от гнева и унижения возвратился Бриккриу в Туонелл, и вскоре после этого отомстил Всевидящим, убив их женщину,

А нужно сказать, что продолжательницами рода они дорожили особо, потому что таковые появлялись у них отчего-то весьма редко — на десять мужчин приходилась едва ли одна женщина. Бриккриу прекрасно знал об этом. Знал он и ту, которую отправил бродить по Серым Равнинам; он заведомо лгал, рассказывая, будто принял ее за оборотня…

Ведь охотник прожил бок о бок со Всевидящими три луны, успел изучить их обычаи и нравы, а эта несчастная, презрев почитание, коим окружали ее соплеменники, на беду именно ему отдала свое сердце. Когда же охотник покинул их, красавица Кимбаета, умирая от тоски по нему, решилась выйти из лесов, чтобы еще раз увидеть своего возлюбленного.

Он встретился с нею и спросил, согласна ли она передать ему то знание, в котором ему отказал глава рода Всевидящих. Кимбаета готова была отдать Бриккриу даже собственную жизнь и выцедить ради него всю кровь капля за каплей, но предать свято хранимые тайны отказалась.

— Что ж, — крикнул ей альбинос, — тогда убирайся прочь, нежить, ступай назад в свое проклятое болото!

Плача, Кимбаета повернулась к нему спиной, и Бриккриу, не зная, как еще утолить клокочущую в его сердце ненависть, сорвал с плеча лук и пустил вслед ей стрелу.

Дитя, которое несчастная носила под сердцем, было не от Бриккриу.

Женщины Всевидящих не имели мужей, дабы не было споров меж членами рода о праве обладания детьми. Они принадлежали всем сразу и никому в отдельности.

Каждую луну шестеро избранных совершали священный обряд совокупления с теми из них, кто не был на тот момент вместилищем будущей жизни, и неизвестно было, кто из шестерых является отцом ребенка, если таковой родится. Так гласил их закон. Женщины и дети принадлежали всему племени; шестеро избранных всякий раз менялись, и в их число мог войти каждый, достигший тринадцати зим.

Убив Кимбаету, Бриккриу погубил дитя рода Всевидящих, и те отомстили ему.

Причем, в их собственных глазах совершенное вовсе не было местью, до которой они себя никогда не унижали. Похитив его женщину, Линн, они совокупились с нею, поставив справедливое условие: если в результате появится дочь, она отдаст ребенка их племени, искупив тем самым вину своего мужа и возвратив то, что он у них отнял.

Если же сын — то она будет вправе как оставить его себе, так и вернуть Всевидящим. Подобное действие они хотели проделать с Даной и Ериу, но сочли все же, что те слишком малы для священного обряда — одной из девочек было всего лишь семь, другой девять зим, и их не тронули.

Однако обе присутствовали во время обряда, в котором участвовала их мать, — совокупление для Всевидящих было делом прекрасным, как все естественное, и все члены племени обыкновенно наблюдали за совершаемым. Но Линн кричала и билась, будто ее резали на части, точно в душу ее вселились все демоны разом, и, кажется, вовсе не воспринимала обряд как великую честь и дар, а ее малолетние дочери плакали, трясясь от страха и закрывая руками лица, чтобы не видеть позора своей матери.

…Но только сама Линн могла бы поведать о том, что произошло с нею на самом деле. Да, в тот момент, когда чужие сильные руки схватили ее и куда-то поволокли, она смертельно испугалась. Но тихий, хотя и властный голос сказал ей: «Не бойся. Мы не сделаем ничего плохого ни тебе, ни твоим дочерям».

Эти слова были последними, которые она услышала перед тем, как потерять сознание, — и первыми, вновь повторившимися, когда пришла в себя. Перед нею стоял очень красивый мужчина, почти ничем не отличающийся от обычных людей, вот только все тело его, за исключением лица, было, точно мехом, покрыто короткими волосами.

Чем дольше он смотрел на нее, тем больше Линн успокаивалась. Покой и умиротворение наполняли душу ее, и еще непонятная, совершенно неуместная радость. Не испытывала она ничего, похожего на ужас, и тогда, когда ее привели на серебристую в лунном свете поляну, хотя ужа знала, что с нею должно произойти,