Андрей Мартьянов - Наследник-II

Дышалось и впрямь легко. Никакого чувства опасности, лишь глубочайшее, почти парализующее недоумение: где мы? Убедить себя в том, что этот солнечный, счастливый город – Ленинград образца середины сентября 1939 года получалось с трудом.

– …Два пломбира дайте пожалуйста, – заворожено сказал Славик пухлой гражданке в белом чепчике и крахмальном переднике, скучавшей за металлической тумбой на колесиках с рисунком огромной голубой снежинки. Надпись полукругом: «Ленхладокомбинат №1».

– Вам с сиропом? – толстуха открыла крышку контейнера, взяла конусообразные вафельные стаканички. – Есть клубничный и апельсиновый.

– Нет, обычный пломбир, – выдавила улыбку Алёна. – Сколько? Два двадцать? Слава, уплати… Спасибо.

– Вы приезжие? – осведомилась мороженщица.

– Да, из Москвы.

Пошли дальше, к Медному всаднику. Славик точно знал конечный пункт маршрута – улица Союза Связи, потом сразу домой в обоих смыслах этого слова: вернуться в квартиру, а оттуда пройти через Дверь в «объективное время». И на два дня забыть о «червоточине», до поры, пока не будет восстановлено основное направление – IX век.

– Мама рассказывала, что Невский заболел в конце восемьдесят второго года, – тихо сказала Алёна. – Что-то случилось с ним неуловимое, словно хворь какая-то одолела. Стал сер и тускл, будто заброшенный переулок, а не главный проспект города. Только сейчас я поняла, что болен весь город. Весь. Посмотри вокруг, довоенный Ленинград абсолютно непохож на наш Питер. Здания те же, мосты, набережные, памятники. Только здесь всё живое, дышащее, люди смотрят и ведут себя совсем иначе… Не понимаю! Может быть это действительно другое измерение? Откуда такие ужасающие перемены? Всего за семьдесят лет?

– Срок-то немалый… И Блокада еще.

– Думаешь, из-за войны? Логично. Все равно твоя затея ничего не изменит. Гончаров и Серые в один голос твердили: через прошлое будущее не изменить. Ничего не получится, история защищает сама себя. И пробовать нечего.

– Раз хуже никому не будет, почему бы не попытаться? Метод бабочки Рея Брэдбери не сработает? И пускай. А вдруг сработает?

– Боюсь представить, в какой мир мы вернемся. Если вообще вернемся. И если будет куда возвращаться.

– Не трусь, обойдется.

…Рывок в 1939 год был осуществлен с неимоверной стремительностью: подготовка заняла всего полтора часа. Галопом в магазин за костюмом – одежда найденная в квартире адвоката не подошла. Потом в книжный. Немедленно обратно: надо успеть до вечера. Тамошнего вечера.

– Ничего не скажешь, я воодушевлена открывающимися горизонтами, – мрачно говорила Алёна, переодеваясь в только что купленное платье. – Если нам совсем не повезет, остаемся навсегда в предвоенном Ленинграде. Со всеми вытекающими. Я бы предпочла натурализоваться в Альдейгьюборге – и это второй вариант: переходим через «червоточину» в восемьсот шестьдесят первый год минус семьдесят лет. Там хоть попроще будет – язык знаю, про обычаи-традиции представление имеется. Вернуться в нашу эпоху будет или невозможно, или до крайности сложно – придется искать другие Двери, комбинировать… Славик, я тебя не убедила?

– Иван сказал, что феномен самозамыкания Двери продолжается не меньше суток. Успеем!

– Ты псих.

– Знала, с кем связываешься. Что характерно, я тебя не заставляю. Оставайся дома и жди. Что-нибудь случится – позвони Ивану, он придумает, как меня вытащить.

– Однажды ты шею себе свернешь…

– Клянусь, я точно знаю, что мы не влипнем! Шестое чувство! Наверное, то самое врожденное чутье аргуса!

– Не чутье, а самая натуральная метафизика, – бросила Алёна. – Готов? Как я выгляжу?

– Охренительно. Платье тебе очень идет.

– Разумеется, все-таки «Прада», а не китайский ширпотреб. Но у меня стрижка, а…

– Забудь. В тридцатые годы многие женщины носили короткие прически, любой фильм тех времен посмотри!

В общей сложности прогулка через центр Ленинграда заняла два часа тридцать пять минут, с учетом визита на Почтамт. В главном почтовом учреждении города привычно пахло сургучом и пергаментом, суетились курьеры, над входом висели два огромных портрета – товарищ Каганович и товарищ Калинин. Стойки остались с дореволюционных времен: темное дерево, полукруглые окошки касс, исчезли только мониторы компьютеров и навязчивая реклама – по этим признакам современной цивилизации Славик ничуть не скучал.

Возле конторки, где принимали ценные бандероли очереди не было. Оно и к лучшему, незачем сейчас лишние глаза и уши. Славик сдвинул брови, положил на стойку книгу большого формата в темной суперобложке, которую всю дорогу нес в кожаном портфеле обнаружившемся на этой стороне в гостиной комнате квартиры. Представительно сказал пожилому усатому служащему:

– Гражданин, мне нужно отправить этот альбом в Москву. Упакуйте.

– Железной дорогой или аэропланом? – дед употребил старорежимное наименование самолета. Видимо, из «бывших».

– Поездом надежнее, – подсказала Алена.

– Да, – кивнул Славик.

Книгу взвесили, поместили в картонный короб, чтобы не помялась, обернули тонкой мешковиной, перевязали джутовой веревочкой. Капнули на узлы горячим сургучом.

– Адрес напишите сами, – служащий подвинул к Славику чернильницу. – И квитанцию заполните.

Славик шумно выдохнул и вывел на листке плотной почтовой бумаги: « Москва, Кремль, товарищу Сталину ».

Почтовик не проявил ни единой эмоции, даже глазом не моргнул. Принял как нечто само собой разумеющееся.

– Пятнадцать рублей семьдесят пять копеек. Квиточек не забудьте, гражданин.

Через несколько шагов по выходу из гулкого здания Главпочтамта Славик обернулся, подсознательно ожидая увидеть за спиной хмурых типов в плащах с поднятым воротником и надвинутых на глаза шляпах, но не заметил даже постового милиционера. Кажется, леденящие кровь истории о всемогущей госбезопасности следящей за каждым шагом советских граждан несколько преувеличены. Впрочем, кто знает – вдруг подарки товарищу Сталину здесь посылают каждый день в промышленных масштабах?

– …Посылку обязательно проверят, – сказала Алёна. – Может быть не сейчас, а по доставке в Москву. И если найдут интересной, доложат куда следует. А вот что произойдет потом и в чьих руках она окажется?…

– Нет смысла гадать. Мы попытались и этого достаточно. Идем домой. Хватит, нагулялись.

…Общеизвестно, что девяносто процентов информации человек получает зрительно – глаза недаром именуют «вратами души». Славик, задумав нынешнюю авантюру сообразил, что посылать Ого-го Кому многотомное сочинение наподобие «Истории Второй мировой» Уинстона Черчилля смысла не имеет – огромный объем текста плохо воспринимается. Если (а вдруг?!) книгу откроют и начнут изучать, воздействие должно быть максимально сильным – требуется максимум визуальной информации.