Андрей Мартьянов - Наследник-II

Вот что тут ответить? Непонятно, осуждает король твое ремесло или одобряет его.

– Служение Церкви, а в ее лице и Господу нашему, есть дело наидостойнейшее для христианина.

– Мессир де Партене – один из лучших, – вкрадчиво сказал брат Герард Кларенский. – Пользуется моим исключительным доверием и предан вашему величеству в той же степени, что и делу защиты веры…

– Меньше пышных слов, преподобный. Не время. О вашей несравненной памяти ходят легенды, следовательно вы не могли позабыть, как на королевском совете двадцать второго сентября было решено, что обсуждаемые вопросы не должны выноситься за стены Лувра и в них не могут быть посвящены третьи лица. Вы нарушили обещание, брат Герард.

– Вынужденно нарушил, – согласился доминиканский монах. – Появились новые обстоятельства. Если вашему величеству угодно, я готов огласить сведения, пока что известные только мне, мессиру де Партене и, частично, епископу…

– Частично? – поднял брови король. – То есть, его высокопреподобию де Вэру вы доверяете лишь отчасти? Нунцию святейшего Папы?

Брат Герард выкроил на округлой физиономии такое выражение, что заставил Филиппа усмехнуться. Не издав и звука доминиканец будто бы сказал: «Сир, папа Климент – в Авиньоне и полностью в вашей власти, все знают, кто на самом деле повелевает Церковью во Франции. Вы здесь самый главный, поэтому я пришел сюда, а не к епископу. Отчего вы задаете нелепые вопросы?»

– Рассказывайте, – кивнул Филипп и хлопнул в ладоши. Велел заглянувшему на звук камердинеру принести горячего вина, а затем поплотнее затворить дверь. Не впускать никого, за исключением канцлера, если вдруг у Гийома де Ногарэ появится спешное дело к королю.

…Герарду Кларенскому с сопровождающим долго ожидать монаршей аудиенции не пришлось – в отличие от века двадцать первого, глава государства сейчас куда ближе к подданным, встретить Филиппа Красивого, направляющегося с охраной из нескольких дворян от замка Консьержери на святую мессу в Нотр-Дам или Сен-Шапель, дело самое обычное. Когда месяц назад король неожиданно переехал из Ситэ на правый берег в Лувр, увидеть Филиппа в городе стало почти невозможно, однако человеку знатному достаточно было обратиться к дворцовому сенешалю, тот доложит наверх, а добрый государь сам решит, принять визитера или нет.

Поскольку брат Герард являлся одним из немногих посвященных в одну из самых охраняемых тайн королевства, Филипп распорядился впустить монаха незамедлительно – инквизитор не станет беспокоить понапрасну.

Кабинет короля находился на втором этаже Луврского замка, в южном крыле с окнами на Сену и Университетскую сторону. В отличие от Консьержери, – роскошнейшего дворца, жемчужины современной Европы, – Лувр смотрелся бедненько: белые оштукатуренные стены коридоров и лестниц без росписей и гобеленов, мебели мало, холодно, пахнет кухней. Производит впечатление огромной каменной казармы, гулкой и плохо обжитой.

Его величество устроился ненамного уютнее: от сквозняков спасали пылающий камин и александрийские ковры. Выглядел Филипп не ахти: бледный, глаза покрасневшие, заметно гнусавит – сразу видно, простужен. Прозвище «Красивый» королю сейчас подходит мало, хмурый сорокалетний мужчина в слегка потертом бархатном колете с песцовым воротом и шапероне, украшенном единственной брошью в виде лилии кованого золота с плохо ограненным сапфиром.

Поначалу и не подумаешь, что перед тобой один из величайших политиков своей эпохи и первый по-настоящему абсолютный монарх Франции, беспощадно подавивший сопротивление феодалов и князей церкви – по виду, скорее провинциальный чиновник из какого-нибудь медвежьего угла вроде Абвиля или Понтуаза. Даже взгляд никакой не «королевский» и не «мечущий молнии», а лениво-скучный.

Впрочем, не станем забывать, что Филипп IV не только великий король, но и прекрасный актер, перехитривший большинство опаснейших противников, от папской курии, до графини д’Артуа и готовый через три дня беспощадно расправится с еще одним, не менее сильным конкурентом…

Выслушав Герарда Кларенского Филипп решил, что оснований гневаться нет: случись разгласить секрет кому другому, болтун закончил бы опалой и заключением в подземельях Гран-Шатле. Но к Священному Трибуналу отношение совсем иное – во-первых, эти люди знают, что делают; папская инквизиция за последний век завоевала устойчивую репутацию, еще при Филиппе-Августе очистив от альбигойской ереси Лангедок и Прованс, а теперь успешно искореняя лжеапостолов-дольчинитов, вальденсов, гумилиатов, арнальдистов и прочие лжеучения и ереси, волной захлестнувшие католический мир в прошлом и нынешнем столетии.

Во-вторых, инквизиторы, как истинные Стражи Веры, не ограничивают свою деятельность стенами духовного суда. Заседающие в Трибунале ученые монахи – лишь видимая вершина пирамиды, нельзя забывать о сети осведомителей, обязанных проникать в тайные секты и еретические сообщества и боевых отрядах, подчиняющихся исключительно Sanctum Officium – как доказал крестовый поход против еретиков-катаров и совсем недавние тяжкие сражения с последователями фра Дольчино в Италии, бороться с ересями одной только силой истинного слова невозможно, меч недаром имеет форму креста.

Церковь обязана защищать себя и паству, для того инквизиция и набирала «братьев-мирян» из числа небогатого дворянства – они занимались особо деликатными поручениями, какие не могли исполнить лица духовного сословия в силу религиозных ограничений и обетов.

Для Филиппа Красивого было важно то, что Священный Трибунал находился в исключительном подчинении Апостольского престола и Папы, инквизиторы оставались независимы от могущественных аббатов и феодалов-епископов владевшими обширными ленами, более того – в церковной иерархии Sanctum Officium стоял над высшими прелатами, противодействие следствию считалось противодействием Риму со всеми вытекающими.

Ну а поскольку Рим теперь в Авиньоне, выводы можно сделать без ненужных подсказок: во Франции папский Трибунал может равно именоваться и королевским. Только не стоит говорить об этом вслух. Лучше иной раз промолчать, чем вызвать резкое неудовольствие властей светской и духовной. Достаточно просто знать.

Иван знал. Оттого и вызвался пойти вместе с братом Герардом к королю – инквизиции в предстоящих событиях отводилась ключевая роль. Филипп вновь показал свой ум и дальновидность: выслушал не перебивая, слуг король ценил не по титулам и родовитости, а по их ценности для государства и личным качествам.

– Прошу взглянуть, сир, – шевалье де Партене открыл деревянный тубус с пергаментами, развернул обрезанный в четверть лист и положил на стол перед Филиппом. – Показания свидетелей по делу об убийствах на улице Боннель – капитана службы городского прево Арно де Марсиньи, а так же мессиров королевских сержантов де Кастро и де Ла Сель. Очеркнуто красными чернилами, ваше величество…