А Мартьянов - НАСЛЕДНИК, ТОМ-II

- Черт его знает, - ответил Славик. - Мозоли на заднице я себе натер такие, что сесть больно - всего за восемьдесят километров в седле от Суассона до Сен-Клу и Парижа!

- Сам дурак. Основа мобильности в нынешние времена - кавалерия. А ты лошадей боишься. Ничего, постараюсь тебя адаптировать и к верховой езде. Мы тут надолго… Не на годы, но месяца два или три проведем в исторической реальности, пока не откроется новое «окно».

- Сударь! - разумеется, засов на входную дверь никто не набросил, входи кто хочет. На пороге красовался Аньель с холщовым мешком в руках. - Мессир де Партене! Как приказывали!

Мальчишка торжественно припер мешок у столу, распутал стягивающий горловину кожаный шнурок и выставил два бутылкообразных керамических сосуда литра по четыре каждый. Круглые караваи с запекшейся коричневой коркой, от которых упоительно пахло домашним хлебом и толстенный - с предплечье взрослого человека, - колбасный круг, перетянутый шнурком из волокон конопли. Как Аньель припер эдакую тяжесть?

- Одно денье и пять су осталось, мессир.

- Оставь серебро себе, - милостиво кивнул Иван. - Теперь разожги жаровню и иди. Понадобится - позову.

Ставни пришлось распахнуть настежь - тяжелая железная жаровня поначалу коптила. Когда в ней остались только раскаленные угли, Иван занялся готовкой: порезал кинжалом хлеб с колбасой, выдавил жир на ломти, поставил решетку над угольками. Подогрел. Продавил пробки, разлил вино в кубки потемневшего серебра, стоявшие на полке.

- Пробуй.

Славик пригубил вино. Неплохо, очень неплохо - вкус настоящего винограда, смоляной оттенок, не кислое, и не приторно-сладкое. Бутерброд? Нет, это слово осталось давным-давно в будущем…

Четвертина ржанки толщиной в два пальца. Помол крупный, с отрубями. Пахнущее дымком мелко рубленное мясо с салом, головками чеснока и непонятными травками. Невероятно вкусно.

- Оценил? - довольно спросил Иван. - Уставшим выглядишь. Давай-ка заваливайся спать, надолго. Акклиматизацию лучше всего переживать во сне. Я сейчас поеду по делам, разбужу вечером - сходим в монастырь августинцев, там кормят от души. Дверь запри на засов, я покричу когда вернусь.

- Куда собрался? Ты ведь тоже устал!

- Нет. Мне тут комфортно. Хочется драйва. Прокачусь на лошадке в Ситэ и на правый берег, надо увидеть кой-кого из старых знакомых. В отеле Сен-Дени ты под защитой монастыря, никто и пальцем тронуть не посмеет. Ничего не бойся, ложись и спи.

Славик послушался. Сбросил кожаный колет и штаны, оставшись только в короткой нижней рубахе и брэ, залез на постель-гигант, укрылся пушистым одеялом и моментально вырубился. Путь в Париж образца октября 1307 года был не что, чтобы трудным, но долгим и заковыристым.

Жан де Партене велел конюху оседлать не фландрийца, а лошадь принадлежащую обители - «прокат» гужевого транспорта в отеле Сен-Дени входил в изобретенный задолго до ХХI века список услуг по схеме «все включено», недаром августинцы установили безбожно высокую плату за постой. На один турский ливр многодетная семья может благополучно жить полгода, а святоши дерут по ливру с человека за четыре седмицы - обитель недаром процветает…

Время близилось к полудню. На набережной от Нельской башни до моста Сен-Мишель было оживленно - полно лодок и барж, доставивших товары с севера, из Руана и Гавра, надо успеть до ледостава, зимы в последние годы холодные, река замерзает.

Всадник выехал в Ситэ, оставил за спиной мост Нотр-Дам, более похожий на плотно застроенную улицу - традиция возводить дома по краям мостов изживется еще очень нескоро, - свернул направо к Гревской площади. Без всяких эмоций оценил трех поклеванных воронами висельников, болтавшихся на перекладине, и направился в сторону квартала Марэ, над которым господствовала приземистая башня - Старый Тампль.

Впрочем, мессира де Партене городская резиденция Ордена Храма пока не интересовала - путь лежал к церкви святого Иоанна, Saint-Jean-en-Grиve, стоявшей рядом с владением тамплиеров.

Лошадку оставил у коновязи - не уведут, этот район охраняется великолепно, неподалеку дворец Турнель, принадлежащий королевской семье. Да и поостережется парижское ворье орудовать под носом у братьев-доминиканцев; в храме и прилегающих строениях обосновался не кто-нибудь, а Sanctum Officium - Священная инквизиция и апостольская нунциатура.

- Я хотел бы увидеть брата Герарда Кларенского, - со всем возможным почтением обратился дворянин к монаху в черно-белом орденском облачении. - Надеюсь, он все еще трудится здесь, в славу Господа нашего?…

- Трудится, - легко согласился доминиканец. - Вы, сударь, по какому делу?

- Брат Герард будет рад меня видеть, - уклончиво ответил Партене.

- Хорошо, - монах подал знак причетнику. - Отведи господина в скрипторий.

Поднялись по узкой лестнице в библиотечный зал, прошли далее, через сводчатую галерею. Ого, охрана здесь составлена из сержантов-храмовников, насмешка какая. Но кому еще оберегать папское представительство кроме «воинства божьего»? Оружие, впрочем, у гостя не отобрали - никому и в голову не придет, что благородный человек осмелится покуситься на благочестивых братьев.

- Здесь, - шепнул причетник, указав взглядом на тяжелую деревянную дверь. - Вас подождать, мессир?

- Благодарю, я найду выход.

Помещение просторное, с естественным освещением - солнечные лучи льются через узкие окна-бойницы, забранные простенькими витражами с растительным узором. По стенам - огромные книжные шкапы и стойки для тубусов, в которых хранятся пергаментные свитки. Камина нет, обычная жаровня. Стол, заваленный документами.

- Что вам угодно? - не поднимая взгляда от рукописи, спросил плотный розовощекий человек с выбритой тонзурой. Говорит по-латыни.

- Угодно осведомиться, каково кнутобойничаете, ваше преподобие.

Никак не скажешь, что добродушный с виду толстячок, всем обликом напоминающий летописного брата Горанфло - любителя поименовать утку рыбой и хлебнуть доброго бургундского, - является одним из лучших следователей инквизиции в Иль-де-Франс и Нормандии. Герард Кларенский делал стремительную карьеру в нунциатуре, ходили разговоры о его скором переводе в реймсский епископат, а то и в Рим, но флегматичный доминиканец отказывался от столь высокой чести, смиренно продолжая работу в Париже.

- Наконец-то, - сказал монах, без затруднений перейдя на русский язык. - Затвори дверь поплотнее и крюк набрось. Меня не осмелятся беспокоить, но мало ли? Сам знаешь, служба. Вон там, в ящике, возьми вино и два стаканчика, тащи сюда…

Сразу видно, эти двое знали друг друга давно и прочно. Чуть приобнялись, с похлопыванием по плечам.

- Здор о во-здор о во, - обрадовано сказал брат Герард.- Давно в Париже?